Шрифт:
Закладка:
– Давай попробуем вытащить, а? – уговаривал временами Рехи, неумело ощупывая края раны. Вокруг стрелы взбухал вулкан из черневших тканей. Сколько уже прошло времени, Рехи не знал, но с каждым часом выглядело все это хуже и хуже.
– Не трогай, не мучай. Просто останься рядом, – едва слышно выдыхал Ларт, а потом хрипел: – И потом… Потом иди дальше!
Его душил кашель, лицо покрылось землистой бледностью, а вокруг глаз в прожилках лопнувших сосудов алели пугающие темные круги. Это лицо… В нем почти не узнавался прежний Ларт, сквозь привычные черты проступала уродующая маска смерти. Снять бы ее, отогнать наваждение. Да если бы все оказалось так просто. В этой беде не помогали даже линии мира, вернее, они больше вообще не появлялись. Предатели! А ведь помогли выбраться, не дали погибнуть им сразу.
Сначала Рехи бежал вдоль реки, таща на себе почти бесчувственного друга, потом в попытке запутать следы кинулся в воду. И поплыл, волоча на себе Ларта. Тогда он не задумался и не обрадовался новому умению. На что оно? На что все? На что сам этот путь?
Лучше бы они остались там, в горах, в отвоеванной пещере мятежных полукровок. Хотя там ждала голодная смерть, а с другой стороны гор разверзся новый разлом. Рехи смутно подозревал, что в той стороне вскоре исчезнут все уцелевшие поселения. Не просто же так последнее время с неба крупными хлопьями падал пепел.
И теперь он тоже все падал и падал, казалось, намереваясь замести двух затерянных странников, укрывшихся в пещере. Из-за него Ларт все чаще кашлял, задыхаясь. Иногда он приподнимался, но лишь затем, чтобы судорожно вцепиться в тунику Рехи или до боли сжать его руку. Он все еще хватался за жизнь, словно видя в Рехи спасительный якорь. Якорь… В пустыне? На что? Якорь в пустыне никого не спасет, а море ушло навеки. Опять чужие мысли, чужие сравнения. Все чужое. А Ларт его, только его. И обреченный… Почему? Почему всегда так?
Рехи хотелось содрать с себя кожу, кинуть ее в огонь и сжечь, чтобы возродиться кем-то новым, в другом времени, в другом мире. Лишь бы с Лартом и Лойэ рядом. Все остальные мало интересовали, не хотел он спасать вот такой мир. Спасать тех, кто убил Ларта. Таким глупым самопожертвованием не отличался даже лиловый жрец из «доброго» прошлого.
«Лойэ тоже не уцелела, нет, Лойэ тоже мертва!» – возникала навязчивая мысль, которая окончательно сводила с ума. Воспоминания о рое стрел, об этих безумных воинах Бастиона не позволяли надеяться на лучшее. «Секта, там была секта. Он предупреждал! Зачем? Зачем мы шли туда?» – ненавидел себя Рехи. Он мерил шагами пещеру, вспоминая, как недавно вступил в бой с несколькими врагами. У них оказались стальные клинки, а он перехватил меч Ларта и разил им с удвоенной силой, сплетая металл с шипящими клубками линий.
– Да! Это Страж! Это наш Страж! – кричали противники, когда острие пробивало ржавые доспехи. Они падали, и расплавлялась сталь брони. Как будто не понимая, что умирают, они улыбались и ликовали:
– Это он! Пришел наш спаситель!
Но «спаситель» снимал головы с тех, до кого удавалось дотянуться. Потом они наконец-то отстали, отступили и оставили в покое на какое-то время. Запыхавшийся, выбившийся из сил, Рехи чудом нашел пещеру и сумел дотащить до нее Ларта. На какое-то время воцарилась темнота и тишина, вернее, он просто лишился сознания.
Пробуждение же оглушило страшным пониманием, что произошедшее – это не дурной сон. Ларт лежал рядом в беспамятстве и только временами вздрагивал, задевая рану. Вскоре он очнулся, но состояние его ухудшалось с каждой минутой. И вот так прошла уже вторая смена красных сумерек.
Рехи выглядывал из пещеры, ожидая возвращения врагов. Но большую часть времени он сидел возле Ларта, пытаясь хоть чем-то помочь ему. Он натаскал из реки в горстях воду, пытался промыть рану или напоить Ларта, но это не помогало. В конце концов, Рехи просто сел рядом, закрыв лицо руками, и прошептал дрожащим голосом:
– Ларт, что мне делать?
Он не чувствовал себя настолько слабым даже в детстве, даже в тот день, когда его с головой засыпало песком. Тогда он стремился, барахтался и боролся, сражаясь с силами природы. Так же он вытаскивал себя после урагана, так же брел в неизвестность. Он двигался и что-то еще совершал. А здесь оставалось ждать приближения ледяной неизбежности. Она читалась в затуманенных глазах Ларта: постепенно он прекращал борьбу, страдания перешибли его волю. К тому же он еще возле гор счел, что выполнил до конца свой долг проводника. Но неужели из-за этого следовало умирать? Или они оставались лишь фигурами в игре Двенадцатого? Его послушными куклами? Рехи не желал услышать ответ на свой нехитрый вопрос. Но все же Ларт почти в привычной манере небрежно скривил спекшиеся губы:
– Что делать? Добей… добей меня.
Короткий смешок разнесся новым приступом кашля, смешанного с желчью.
– Но ты же… Зачем ты это?! – проскулил Рехи, вновь закрывая лицо руками. Лучше бы он заплакал, как это умели прошлые люди. Ему же оставалось только глухо выть. Вой и рык – два клича пустоши, выражение всех ее чувств.
Ларт долго молчал, борясь с бунтующей оболочкой, с этим некогда ловким телом, которое стойко прошло столько битв и испытаний. Теперь его отравлял медленный яд. Может, стрелу чем-то пропитали, может, она прорвала важные органы. Тело ведь и само себя отравляет, без ядов, достаточно лишь нарушить правильный порядок вещей. Тело мира тоже кто-то ранил. Но понимание этой новой истины ничем не помогло. И не нашлось же на убитых в горах врагах панциря или кольчуги. Ничего не нашлось, а все совпало вот так в один момент. Вроде и знали о засаде, но не ожидали стрел.
– Добей. Мой путь окончен. Я тебя довел. Дальше ты прорубишь дорогу сам, – после затянувшейся хриплой паузы выдохнул Ларт. – Пока мы шли, я понял: ты должен дойти до своей Цитадели. Считай это озарением. Ты – и только ты. Один. Разрушенная Цитадель ждет не меня, не я вижу линии мира.
Он вновь
