уже мелкий разбойник чудит. Лупатый у нас мнит себя охранником территории и попутно считает центром вселенной.

— Тяяяяф! Тяяяяяяяяяф! — заходится лютым лаем, оставаясь под прикрытием мощного туловища Тайсона. Прям под ним стоит и оттуда возмущается.

— Т-с… Тише, ебобо, соседей разбудишь, — прислоняюсь башкой к стене. Штормит сука.

— Моя зая! — Рыжая падает на колени и начинает верещать. — Ты мой маленький! Ты мой хорошенький! Дай я на тебя посмотрю!

Пиздюк, признав мать-кукушку, обсыкается и принимается ошалело скакать по коридору взад-вперед. Тайсон настороженно наблюдает за этим представлением. Я же, пропуская очередной вертолет, думаю о том, что вот оно. Свершилось. Харитонова у меня дома. Что я представлял не единожды.

— Какой же ты! — ловит чепушилу, когда тот прыгает к ней на руки. — Какой красивый! Какой милый! И… толстенький! А ты его случаем не перекармливаешь, Илья?

Она выдает слишком много текста за раз. Я и половины перерабатывать не успеваю. К тому же, в данную минуту происходит сражение с кроссами. Не так-то легко от них избавиться. Гребаные шнурки мешают. Змеи поганые. Сплелись насмерть.

— Стой, дурак, упадешь ведь опять!

Не успеваю сообразить, как Сашка, сидящая у моих ног, уже делает все сама. Освобождает меня, так сказать, из плена.

— Где у тебя ванная комната? — задирает голову и недовольно на меня смотрит. Мокрая, румяная, злющая.

Ох блять, не сидела б она так. У меня сейчас мысли только в одном направлении работают.

— Ясно, не але, — поджимает губы и встает. Не обращая внимания на Тайсона, проходит несколько метров вперед, открывая по очереди двери. — Нашла, — сама с собой общается. Возвращается ко мне. — Идем, — снова уверенно закидывает мою руку себе на плечо.

— Сам я…

— Да пошли уже! — рычит агрессивно.

Как и путь до лифта, дорогу до ванной преодолеваем вместе.

— Это ж надо было так надраться! — костерит меня она. — Не стыдно?

Стыдно.

Вообще-то я давненько не ужирался намертво. Не знаю, может поэтому так лихо унесло от водяры.

— Аааааа! — визжит девчонка, когда срабатывает сенсор, и на нас потоком льется вода.

Тропический душ. Установил во время ремонта по рекомендации Беркута.

— Ёпрст!

Ржу с нее. Дышит часто-часто и пыхтит как еж.

— Ну держись уже! — раздражаясь все больше, цокает языком.

— А помочь раздеться? — нагло подсказываю.

Закатывает глаза, но просьбу выполняет. Стаскивает футболку через голову и даже, отчаянно краснея, снимает с меня шорты.

— Ты порвал их на заднице, в курсе? — информирует деловито.

— Похер, — залипаю на маленькие, призывно торчащие соски. Майка Бесстыжей безнадежно промокла и меня от этого зрелища унесло как сопливого мальчишку.

— Тут у тебя везде плитка… Сделай одолжение, не упади, — наставляет ведьма строго. — Как закончишь с водными процедурами, свистни.

— Стопэ, стопэ, — успеваю поймать ее, чуть не пизданувшись. Точно ведьма! Сто пудов! — А ты?

— Что я? — уточняет, нахмурившись.

— Ты тоже… в дожде. Вдруг радиоактивный, — несу какую-то откровенную поебень.

— И?

— Надо смыть.

— Я потом. После тебя.

— Вместе давай. Места много, — тяну за руку. — Или очкуешь?

Знаю, что если надавить на «слабо» — она не откажется.

— С какой радости вместе, — ощетинившись, выдергивает локоть. — Я тебе не Лена! — добавляет сердито, отступая к двери.

Лена.

Дура…

Сползаю вниз, задом устраиваясь на горизонтальной поверхности. Тяжко стоять. Такое ощущение, что меня только что аэродинамическая труба выплюнула.

Абзац… Состояние — дерьмо.

Разве что теплая вода согревает и методично успокаивает.

Даже не замечаю, как проваливаюсь в сон. Разморило конкретно, по ходу.

— Эй! Ты обалдел? — слышу какое-то время спустя.

Тормошит меня Бестия, не жалея.

— Отстань.

— И на минуту оставить нельзя! — причитает над ухом.

— Ты блять оставила на три года.

И я чуть не сдох от тоски.

Вслух, не вслух сказал — не знаю.

Она молчит. Переключает режим душа. Берет бутылек, сама меня намыливает и дальнейшие события я помню урывками.

Тепло. Холодно. Тепло.

Полотенце. Коридор. Тайсон. Тяфкающий Гномыч.

Вертолеты. Посадка. Мягкая постель. Тут дальше немного включаюсь в происходящее.

— Сань…

Почему-то в мозгу всплывает сюжет гребаного мультфильма и внезапно прошибает осознание того, что я не помню конец. НЕ ПОМНЮ!

— Что?

— А слона… нашли?

— Чего? Какого еще слона? — так и застывает в недоумении, с одеялом в руках.

— Полосатого. Который рыбий жир жрал.

— Ой дурааак, — качает головой и укрывает.

— Нашли? Нет?

— Прям вопрос жизни и смерти! — фыркнув, смеется. — Нашли.

— А жираф? — не отстаю от нее.

— М?

— Пятна на нем появились? Заново?

— Появились. Спи! — намеревается уйти, но я снова успеваю ее тормознуть за руку.

— Тут сиди.

— Дай мне искупаться и переодеться, — устало вздыхает.

Отпускаю. Итак возится со мной, хотя не обязана.

— Мультики найти? — предлагает, переключая каналы.

Не отвечаю. Подкалывает же однозначно.

— О, Чипполино! Смотри, — довольная выбором, кладет пульт на тумбочку.

Слышал сказку когда-то, но экранизацию этого беспредела еще не видел.

Харитонова покидает комнату.

Я остаюсь в компании бесцеремонно развалившегося под боком Тайсона и антропоморфных овощей-фруктов. Синьор Помидор. Граф Вишенка. Земляничка. Принц Лимон, блять, и главный бунтарь, наводящий шухер, лук Чипполино.

На полном серьезе слежу за тем, что происходит у этой гоп-компании. А там такой движ по итогу закручивается… Моя жизнь никогда не будет прежней. Как жрать теперь то, что лежит в холодильнике?

Рыжая в сопровождении Лупатого возвращается уже к развязке.

— На-ка выпей.

Притащила что-то.

— Яд сцедила? — не могу не сострить.

— Ну не пей! Помирай завтра от головной боли! — как обычно, взрывается в секунду.

Храбро принимаю в себя содержимое кружки. Падаю на подушку.

— Все, отбой, — она выключает плазму, и в спальне становится абсолютно темно.

Наивно жду, что ляжет со мной, даже Тайсона пендалями под зад прогоняю. Однако слышу, что укладывается на диван, стоящий у окна.

Ну понятно. Просто в нашем случае не было никогда. «Война и мир» в двух томах.

— Сань…

— М?

— Зачем поешь в церковном хоре?

— С чего ты взял?

— Приходил. Слышал твой голос, — признаюсь я честно.

— Нравится, вот и пою, — выталкивает сердито.

— Беседку покрасили в голубой. Ты знаешь?

— Какую беседку? — делает вид, что не понимает, о чем идет речь.

— Нашу. В парке.

Молчит, зараза мелкая.

— А помнишь…

— Ничего не помню! Спи, пожалуйста! — перебивает, не дослушав.

«Ничего не помню».

Эта ее фраза почему-то оседает в груди неприятным, тяжелым осадком.

Не помнит она. Какого хера тогда я все это в себе держу?

— Харитонова…

— ЧТО?

— Твои трусы… храню до сих пор. Ну те, черные, кружевные.

— Кхм… — прочищает горло. — Зачем?

— Давно вернуть хотел. Завтра напомни, — отворачиваюсь в другую сторону и, сжав челюсти до хруста, таращусь в темноту.

*********

Просыпаюсь в холодном поту.

По телу озноб, и сердце стучит так,