Шрифт:
Закладка:
Теперь, вернувшись в комнату с низким потолком, с почерневшими от дыма поперечными балками, к очагу с догорающими углями, Бонни не знала ни что ей говорить, ни что делать.
- Мадам Кайо, а схожу-ка я на чердак, поговорю с Жермен. По-моему, она плачет.
- Ба! Да она с детства у нас плаксивая! Жалованье у нее было хорошее, есть по чем убиваться.
- Попробую ее утешить.
С этими словами Бонни поставила ногу на первую ступеньку узкой лестницы.
В мастерскую она зашла еще утром. Тележник как раз обивал железом деревянное колесо, когда Бонни объявила, что мсье Ларош отказал и ей, и Жермен в месте.
- Притом что я гувернантка и доверенное лицо мадемуазель Элизабет, - с возмущением уточнила она. - И ее дед ни су на меня не потратил!
- Но распоряжается-то в доме он! - заметил отец Жермен, не отвлекаясь от работы. Он как раз обрабатывал молотком железную пластинку, прежде чем приладить ее к колесу. - Про вас не скажу, но если Жермен плохо себя вела, быть ей битой!
- Такой прислуги, как ваша дочка, еще поискать, мсье! Ее не за что наказывать, - возразила Бонни. - А мсье Ларош, когда злится, голосу разума не внемлет. Вчера вечером в конюшне пала лошадь. Белый мерин, которого он очень любил.
- Уж не Талион ли? Красивый жеребец! Тогда понятно, почему он лютует. Ларош
- человек желчный.
Бонни вспомнился этот короткий разговор, когда она уже поднялась на чердак. Там было тепло, слышался напевный стук дождя о черепицу. На дощатых полках вдоль стен были разложены в один слой яблоки и груши, в углу, на истрепанной простыне, - початки кукурузы. Под чердачным окошком стояла кровать Жермен простой деревянный каркас с соломенным тюфяком. Рядом, вместо прикроватной тумбочки, - деревянный ящик, на нем - ручной подсвечник.
- Бедная моя девочка, успокойся! Отец тебя не побьет! - ласково проговорила Бонни.
Плечики Жермен вздрагивали от рыданий. Белокурые волосы растрепались, а лицо она прятала, уткнувшись в грязную подушку.
- Мадам Кайо волнуется, и я тоже - ты все слезы выплакала! - тихо продолжала гувернантка. - Ничего, мадемуазель Элизабет уговорит мсье Лароша, и мы скоро вернемся в замок, каждая к своим обязанностям. Я в этом не сомневаюсь!
- Вы - может быть, я - нет! - дрожащим от волнения голосом отвечала Жермен. - Я, Бонни, теперь девушка пропащая. Только Христом Богом прошу, родителям не говорите. Посмотрите, что он мне дал!
И девушка вынула из кармана платья блестящую монету. Бонни не разбиралась во французских деньгах, но сразу почему-то вспомнила про золотой луидор, полученный Жюстеном в качестве компенсации за удар плеткой по лицу, - об этом инциденте Элизабет недавно вспоминала.
- Целый луидор! - пробормотала Жермен. - Чтобы я молчала и уехала отсюда подальше.
У Бонни кровь застыла в жилах. Не отличаясь гибкостью, она все же умудрилась присесть на пыльный пол.
- Моя хорошая, что случилось? - тихо спросила она, поглаживая девушку по щеке.
- С тех пор как арестовали Мадлен, я спала на чердаке, в ее комнатушке. И вот просыпаюсь от странного шороха, смотрю - а это мсье стоит возле моей кровати с фонарем в руке. И покачивается, как пьяный. Я просила, чтобы он ушел, но только мсье повесил фонарь на крючок, сдернул простыню и повалился на меня. От него разило спиртным. А потом… Понятно, что он сделал! Наверное, боялся, что я закричу, поэтому затолкал мне в рот носовой платок. Он был как безумный… мне было больно, очень больно. И пока он на мне… лежал, твердил: «Катрин! Катрин!» Кончилось все быстро, и он сразу ушел. А сегодня утром сунул мне в карман золотую монету и прогнал домой!
Жермен зарыдала так, что едва могла дышать. А через время добавила, испуганно глядя на Бонни:
- Замуж мне, попорченной, теперь не выйти. Кто меня такую захочет?
- Господи, что же это творится на белом свете? - вскричала Бонни. - Бедная девочка! У этого человека нет моральных принципов. Безумец, да что там - буйнопомешанный! Крепись, Жермен. Я схожу за жандармами!
- Нет, Бонни, нет! Пожалейте меня! Если вы это сделаете, вся деревня узнает про мое горе. Бога ради! Я не хочу, чтобы люди знали, я от этого умру. А с деньгами я уеду в Пуатье, к брату Леону. Он подыщет мне работу.
- А если ты забеременела?
- Нет, не может этого быть. У меня только прошли месячные, а мать говорит, что в это время женщина не несет!
Теперь, когда не нужно было изображать образцовую служанку, девушка меньше всего заботилась о подборе слов. Бонни это и огорчило, и растрогало.
- Всем сердцем надеюсь, Жермен, что так и будет. А теперь вытри слезы, иначе мать заподозрит неладное.
Правильно сделаешь, если уедешь отсюда подальше! Мне же придется вернуться в замок. Мадемуазель наверняка уже дома, а я не хочу оставлять ее наедине с этим старым развратником!
- Он ничего плохого ей не сделает, он слишком ее любит! - всхлипнув, сказала Жермен.
- Да услышит тебя Господь! Он слишком любил и свою дочку Катрин, но только теперь я поняла, какой гнусной любовью, а тебе, бедной, пришлось за это расплачиваться!
Замок Гервиль, в тот же день, через два часа
Элизабет после долгих раздумий на мягкой постели встала и оделась, выбрав юбку прямого покроя и шерстяную блузку с круглым воротничком. У нее было чувство, что власть деда над ней безгранична, он может в любой момент войти, потому что ключи есть только у него.
Первым делом она выглянула из окна. Расстояние до земли, покрытой ковром пожелтевшей травы, оказалось значительным. Приуныв, она вспомнила про записную книжку, найденную в коробке с оловянными солдатиками.
Элизабет правильно рассудила, что надо чем-то занять ум, чтобы успокоиться и не поддаваться панике.
- Все наладится. Бонни меня не бросит! И дядя Пьер! И Ричард! - вполголоса сказала она себе.
Потом устроилась в кресле бержер с розовой бархатной обивкой и открыла записную книжку на первой странице. И сразу узнала почерк матери! На листке были дата и заглавие: «9 июня 1875 года, день Святой Дианы. Мои секреты».
Элизабет подсчитала, что в тот год Катрин было семнадцать.
«Как мне, когда я уехала из Нью-Йорка!» - подумала она.
У девушки сжалось сердце. Ее
