даже с Акте.

– Тогда давай наслаждаться уединением, пока у нас есть возможность, – сказала Поппея.

* * *

Вилла оказалась даже больше, чем я думал. С запада она выходила на залив, равнинные земли плавно перетекали в плоский берег, и сам залив казался бескрайней равниной. С востока тянулись обширные сады. Бесконечные стройные ряды голых после сбора урожая фруктовых деревьев ждали наступления весны, чтобы зацвести снова.

– Они цветут в определенном порядке, – сказала Поппея. – Сначала сливы, потом – вишни и последними – яблони. Но если весна поздняя, зацветают все одновременно, и тогда их ароматы смешиваются и проникают во все комнаты на вилле.

– Надо будет в эту пору приехать сюда из Рима, – отозвался я (такое просто нельзя пропустить).

– Да, это чудесно, но мне в эту пору становится грустно, ведь они так недолго цветут, – сказала Поппея. – А если начинаются дожди, то и насладиться не успеваешь: вся земля в садах усыпана лепестками цветов, которые даже не прожили отпущенные им дни.

– С людьми тоже так бывает, – заметил я (да и откуда нам знать, сколько дней нам отпущено?). – Ты могла бы написать об этом поэму.

– Я и написала.

Как же много у нас общего!

– Я бы хотел почитать твои стихи.

– Они все по большей части о быстротечности времени, – сказала Поппея. – Невыносимо думать, что вся эта красота обязательно исчезнет, но я должна найти в себе силы смириться с этим.

Глядя на залитое утренним светом лицо Поппеи, я просто не мог поверить, что и ее красота когда-нибудь обязательно исчезнет. Но не сегодня. О нет, только не сегодня.

Парадный вход виллы открывался на север, здесь раскинулись самые обширные сады, в том числе и оливковые, и рощи платанов. Дорожки были усажены цитронами. Во многих садах развернулись большие клумбы, где росли цветы для гирлянд и венков: цикламены, васильки, гиацинты, ирисы, лилии и фиалки. Но все они погрузились на зиму в сон. Были и клумбы, где выращивали зелень, которую затем вплетали в гирлянды и венки: барвинок, плющ и мирт.

– А вот мои любимые. – Поппея указала на огромную клумбу с розами. – Они требуют особой заботы, но это того стоит. У меня тут три оттенка красного: очень темный и насыщенный; алый, как кровь; и розовый, как румянец.

Тут она звонко хлопнула себя по щекам ладонями, и ее лицо засветилось, как у ребенка.

– О, я столько всего хочу тебе показать!

Мы прошли дальше, на земли, где стояли необходимые для жизни на вилле хозяйственные постройки – сараи, амбары, кузница и винодельня. Здесь же были рыбоводные пруды и стойла.

– Это здесь ты их держишь? – спросил я, когда мы проходили мимо. – Свои пять сотен ослиц?

Поппея остановилась.

– Какие пять сотен? – с некоторым возмущением спросила она. – У меня их всего двести!

Я прыснул от смеха. Да, излишества и тщеславие невозможно контролировать.

– И когда ты принимаешь свои молочные ванны?

– Обычно утром.

– Прости, что нарушил твой распорядок. Нельзя прерывать служение божественной красоте. А я могу посмотреть?

– Если пожелаешь, – сказала Поппея. – Или можешь присоединиться.

– Пожалуй, не стану.

– А Отон себе в этом не отказывает.

И настроение у меня тут же переменилось, как будто облако набежало на солнце.

– Он изнеженный и слишком себя любит, это всем известно, – заметил я. – Так что новость меня не удивила.

– Знаешь, и тебе следовало бы попробовать, – дерзко сказала Поппея. – Молочные ванны благотворно влияют на кожу. Ты слишком много бываешь на солнце, это старит.

– Я правильно понимаю, ты хочешь, чтобы я расхаживал в смехотворной панаме, как раньше делал бледнокожий Август? Нет уж, спасибо.

Теперь рассмеялась Поппея, облако сразу исчезло, и вернулось яркое солнце.

Погода стояла теплая, и мы бо́льшую часть дня провели на свежем воздухе – бродили по гравийным дорожкам, осматривали хозяйственные постройки. Давильный пресс еще пах кислым виноградом; виноградники брали начало на равнине и постепенно поднимались по пологим склонам Везувия.

– Там самая лучшая земля для выращивания винограда, – сказала Поппея.

Я пригляделся и понял, что чуть ли не вся гора исчерчена виноградниками. Вершина еще была залита солнечным светом, но там, где стояли мы, уже расползались вечерние тени.

– У меня такое чувство, будто Везувий за нами наблюдает. Будто охраняет нас.

Ночь была уже на подходе, и мы вернулись в дом, где нас ждал ужин, а потом и черная комната.

* * *

Когда приедет Отон? Неизвестность наполняла дни напряженным ожиданием, пусть даже я и знал, что он раньше чем через пять дней не появится. Мы понимали, что вряд ли когда-нибудь еще сможем по-настоящему уединиться, и старались насладиться этим временем в полной мере.

Я наблюдал, как Поппея принимала молочные ванны, хотя сомневался, что это благодаря им у нее такая идеальная кожа.

– А где в Риме будут стойла для моих ослиц? – обрызгав меня молоком, со смехом спросила она.

– Найдем место.

Мы для всего найдем место. И пока мы вместе, у нас есть все.

* * *

Отон приехал на шестой день. Холеный и нарядный.

– Ты все-таки смог выбраться из Рима, – сказал он так, будто мой визит на виллу Поппеи был самым обычным делом.

Я даже удивился, как можно быть таким гибким, если не бесхребетным.

– Да, – коротко ответил я.

За ужином мы вели пустые разговоры и слушали сплетни о Пизоне, о льве, который сбежал из загона в амфитеатре, о сенаторе, который жульничал, играя в кости. Потом встали из-за стола и прошли в просторную комнату для приемов, где можно было расположиться на удобных мягких диванах. Отон все продолжал болтать, когда Поппея встала.

– Я прошу о разводе, – сказала она, глядя на мужа.

Он сделал изумленное лицо, будто никогда о таком не думал.

– Но почему? – спросил он, жалобно глядя то на Поппею, то на меня.

– Потому что желаю выйти замуж за Нерона, – спокойно ответила Поппея.

– А мы разве не можем… нельзя оставить все как есть?

Поразительно, как низко может пасть человек. Но Отон так любил Поппею, что готов был пойти на любые унижения, лишь бы ее удержать. Такова была сила ее чар.

– Нет, – сказал я. – Я не желаю ее ни с кем делить.

– А я бы согласился…

В этот момент он стал похож на льстивого вкрадчивого торговца.

– Этого не будет, – твердо сказал я.

– Поппея? – с мольбой в голосе обратился Отон к своей супруге.

– Этого не будет, – повторила она за мной.

У Отона забегали глаза, он снова смотрел то на меня, то на Поппею, как будто снимал с нас мерки.

– Тогда