Мы все время в Париже, куда понемногу возвращаются все внутренние «беженцы». То же, по-видимому, наблюдается в Лондоне. В хозяйств[енной], промышленной, личной жизни доминирующий интерес — война. В России в 1914–16 гг. мы это в такой мере не знали. В деловом отношении — в судебном мире — все приостановилось. Адвокаты (не только русские) avoués, huissiers[664] и пр. возятся со старыми делами, поскольку они не приостановлены из‐за мобилизованных, но новых дел нет. Я сижу без работы и приложение своему труду в другой области не могу найти: причина не только в возрасте, а в том, что хозяйственная жизнь во всем, кроме военных надобностей, приостановилась и там, где она еще продолжается, иностранцев не берут. Б. И. Элькин все еще в Ирландии, я часто имею письма от него, он пока и не думает о возвращении, да я с трудом себе представляю, чтобы он мог так скоро вернуться. Все обратные визы аннулированы, а получение новых виз почти невозможно. То же и с поездками за границу, и мы с огорчением думаем о том, что не сумели свидеться с Натой, Луи и внуком до конца войны. Внешне наша жизнь тоже нисколько не изменилась. По вечерам почти никто не выходит. Люди посещают друг друга днем; заседания по обществ[енным] делам происходят тоже днем. Наш «очаг и столовка» функционируют исправно: ежедневно у нас обедают до 200 человек, и у нас около 15 пансионеров, в их числе два петерб[ургских] прис[яжных] поверенных: И. Б. Гуревич и Я. Л. Лившиц. Пра[вда], большинство членов нашего комитета уехало, благотворит[ельные] вечера мы, конечно, устроить не можем, но пожертвования и даже членские взносы все же поступают. Наши хозяйки не испытывают затруднений в ведении домашнего хозяйства. Все имеется в изобилии. Если какой-либо продукт исчезает с рынка (это имело место с кофе), то это временная заминка, связанная с образованием запасных стоков[665] для армии. Настроение населения («le moral») очень хорошее и спокойное. Все знают, что война нам навязана и qu’il faut en finir[666]: нельзя жить в вечной тревоге. Страна и армия теперь куда лучше подготовлены к войне, чем в 1914 г., и порядок повсюду хороший. Многое из того, что я Вам пишу, Вы, конечно, знаете из газет.

У Наты все благополучно. Луи работает на своем заводе, к[ото]рый расширяется; он там уже в должности вице-директора. Внук очарователен, хорошо развивается и при родителях в Лондоне. Что касается Левы, то он носился с планом вернуться в Европу и чуть ли [не] воевать в рядах alliés[667], он хлопотал о визе во Францию, но не думаю, что он получит визу. Ольга Марковна несет по-прежнему все хозяйственные тяготы. Мы нигде и ни у кого не бываем. К нам от времени до времени забегают днем знакомые. Здесь (то же и в Лондоне) развивается общение между жильцами того же дома. Мы сдружились с нашими соседями и бываем по вечерам друг у друга — слушаем радио. Не знаю, слушаете ли в Нью-Й[орке] германских спикеров? Такой наглой и бессовестной лжи я никогда не слышал, как со стороны немцев! Там это большинством населения принимается за истину. Каково будет их пробуждение!

Рад буду иметь от Вас письмо.

Душевный привет Евгении Львовне и вам от нас обоих.

Ваш

Б. Гершун

А. А. Гольденвейзер — Б. Л. Гершуну

Б. Л. Гершуну (14. II. 1940)[668]

[…]

Ваше интересное письмо от 10 января я также недавно получил. Большое спасибо за столь полную и яркую картину парижского военного быта, которую Вы в нем даете.

Я получаю письма от Элькина и, от времени до времени, от разных друзей и родственников из Парижа. Но никто не умеет дать объективной картины, как это делаете Вы. Здесь атмосфера, понятно, совершенно иная, чем в воюющей и даже нейтральной Европе. Война здесь материал для новостей и разговоров, но не факт жизни. Сведений мы имеем множество, причем из всех первоисточников, так что, хотя все сведения цензурированы, все же есть возможность составить себе более достоверную картину происходящего. Думаю, что эта картина весьма существенно разнится от той, которую представляете себе Вы. Выводы и прогнозы у меня также иные, чем у Вас.

Наиболее существенный вопрос это — условия мира. О нем здесь много говорят и к этому вопросу подготовляются. Формула «нужно с этим покончить» недостаточна, так как оставляет открытым самый главный вопрос: как же это сделать? Примитивные рецепты «безопасности», а тем паче планы насильственного расчленения побежденного врага совершенно неудовлетворительны. Очень серьезно обсуждается план федерации, хотя никто, кажется, не отдает себе отчета в невыразимых трудностях, с которыми связано осуществление этого плана.

К России здесь все благомыслящие граждане относятся с подлинной ненавистью, так что даже при всем нашем антибольшевизме, и при всем удовольствии от того, как сели в калошу демократические большевизаны, становится больно за несчастное наше отечество. Наряду с этим, все крайне-левое крыло здешней общественности — не имеющее большого веса, но все же приметное — продолжает сомнамбулически следовать указке из Москвы.

Довольно о политике. Из области «русских дел» должен сообщить, что американские суды выкинули очередную гримасу. Дело Московского страхового о-ва слушалось 1 и 2 февраля в Верховном суде, и третьего дня объявлено решение: голоса судей разделились поровну. Решение нью-йоркского суда по этому делу считается утвержденным, и капитал Моск[овского] о-ва спасен от конфискации. Но для остальных дел такое решение «вничью», конечно, не может служить прецедентом. Так что, по всей вероятности, теперь другое русское дело (вероятно, I Росс[ийского] страх[ового] о-ва) начнет свое движение по инстанциям и также докатится до Верх[овного] суда. А состав последнего тем временем еще пополнится судьями-политиканами, творящими волю пославшего их…

Для меня такой исход дела — большое разочарование. Я в Моск[овском] деле как раз не заинтересован, но зато имею дела по I Росс[ийскому] о-ву. Кроме того, наклевывался ряд других дел, которые все не могли быть пущены в ход до принципиального решения Верх[овного] суда о дурацкой претензии американского правительства. И вот теперь все снова приостановилось на годик…

Сообщите, пожалуйста, сведения об этом деле и И. Б. Гуревичу.

Число приезжающих сюда все растет. На океане теперь семья Малкиель[669], скоро отчаливает Т. В. Сиполь. Многие либо имеют американскую визу, либо хлопочут о таковой.