«В отдельной ложе сидел старинный недоброжелатель сегодняшнего бенефицианта Симон Мейслинг. Рядом с Главным цензором находился литературный критик Матизен, которому не нравилось все, что писал Ханс Кристиан. Его статьи отравляли жизнь чувствительного к недоброжелательству писателя. <…>

— Видеть не могу это самодовольное чучело! — понизив голос, сказал соседу Мейслинг.

— Бездарен, как пень! Но самомнение!.. — отозвался Матизен».

Андерсену, конечно, приходилось хуже, чем Рязанову, — датчанин куда эмоциональнее реагировал на любое недоброжелательное слово о его творчестве:

«— Я уеду отсюда, — рыдал оскорбленный Андерсен. — Они ненавидят меня! Что я им сделал? Они мне завидуют. О, наши критики стреляют только по движущимся мишеням!»

(Заметим, что о кинокритиках, стреляющих по движущимся мишеням, сам Рязанов говорил неоднократно, причем задолго до того, как приписал эти слова Андерсену.)

Венцом этого противостояния гения и толпы критиканов служит сцена на приеме в доме Генриетты (подруги юности сказочника), где не обходится и без избыточного безумства, свойственного творчеству «позднего» Рязанова:

«Андерсен, придававший своей внешности большое значение, снова прилип к зеркалу. И вдруг до его слуха донеслись громкие разглагольствования Мейслинга.

— Ведь Андерсен в этом гадком утенке изобразил самого себя. А птичий двор — это наша страна. А мы все — злобные, отвратительные обыватели. Все эти индюки, петухи, гуси, павлины, которые только и делают, что шипят, клюют его, щиплют — это мы! А он — о-о-о! — видите ли — бедная крошка! — возомнил себя не кем-нибудь, а прекрасным белым лебедем!

Андерсен приблизился к двери гостиной. Он мучительно вслушивался в раскатистый бархатный голос своего бывшего педагога и мучителя. Разумеется, Мейслинга поддержал бородатый Матизен:

— А какой он лебедь? Вспомните, у него же руки до полу. Типичный павиан, горилла, орангутанг. <…>

Андерсен повернулся к входной двери, намереваясь уйти, пока его никто не видел, но внезапно передумал. Он повернулся и резко вошел быстрыми шагами в гостиную. Вид сочинителя не предвещал ничего доброго. Хохоток стих. Наступила тишина.

— Добрый день, любезные индюки, — поклонился Ханс Кристиан, — а также петухи, гуси и павлины! Орангутанг приветствует вас.

Тут Андерсен засунул свой язык под верхнюю губу и выпятил ее. Потом выпучил глаза, а согнутой ладонью принялся оттопыривать свое ухо. Второй рукой он усердно чесал себя под мышкой и в этот момент действительно походил на большую обезьяну. Потом, скорчившись, он сделал по комнате несколько прыжков, вскочил на стул и издал нечленораздельный вопль. Далее, отбросив стул, подпрыгнул и повис на своем друге Торвальдсене, еще раз завопил по-обезьяньи, угрожающе скакнул, лязгнув зубами около лица Главного цензора, и бросился опрометью из дома».

Сценарий не дался Рязанову легко — даже с учетом соавторства с Квирикадзе, взявшим на себя половину работы. Но постановка этого сценария обещала быть еще более проблематичной и изматывающей; «Андерсен» — едва ли не самая сложная в постановочном отношении рязановская картина. Фактически это несколько маленьких и очень разных фильмов, в совокупности составивших один большой пестрый фильм. Причудливо переплетаются повесть о юном Андерсене, рассказ о зрелых годах писателя, несколько его подлинных сказок и придуманных сценаристами снов-видений. В одном из таковых Ханс Кристиан, обувший свои знаменитые «калоши счастья» из одноименной сказки, переносится аж в XX век и временно перевоплощается в датского короля Кристиана X, в годы Второй мировой войны не без достоинства отреагировавшего на оккупацию страны нацистами… Словом, Рязанов замахнулся на постановку картины, сопоставимой с голливудским блокбастером.

«Фильм предстояло снимать многонаселенный, с огромным количеством действующих персонажей, не считая участников массовых сцен. Нищие, обитатели сумасшедшего дома, короли, придворные, министры, адмиралы, персонажи нескольких андерсеновских сказок (а это отдельный мир), знаменитые певицы, актеры того времени, рабочие суконной фабрики, проститутки, гимназисты, солдаты и офицеры гитлеровской армии, старинные конькобежцы, гробовщики, музыканты, моряки, датские гвардейцы, сапожники… Надо было найти или построить старые парусные корабли, первые пароходы, „смирительный дом“, жилище родителей Андерсена, каток при дворце герцога, суконную фабрику, гимназию тех времен, жилые апартаменты, три разных театра первой половины XIX века, декорации для сказок „Тень“, „Свинопас“, „Огниво“, королевские покои и залы, дом адмирала, улицы города Оденсе, рыбный рынок в Копенгагене, кладбище, улицы, запруженные народом, коляски, кареты, почтовые дилижансы, магазины игрушек той эпохи и еще много чего».

Закончив сценарий, Рязанов не спешил обращаться непосредственно к Путину, благодаря которому, собственно, и затеял весь проект. Первоначальная небольшая сумма денег на съемки «Андерсена» была выделена Федеральным агентством по культуре и кинематографии.

Начался подготовительный период — пошив костюмов, строительство декораций, экспедиция в Данию для выбора мест натурных съемок… И, разумеется, кинопробы.

Наибольшую трудность представлял поиск исполнителя главной роли. Смоктуновский умер еще в 1994-м — в 2005-м уже не было такого актера, в котором Рязанов «дистанционно» мог разглядеть Андерсена. Изначально было понятно, что подбирать нужно двух артистов — на юного и на зрелого Ханса Кристиана. Режиссер решил сначала найти опытного возрастного исполнителя, а потом уже искать его молодого «двойника» среди начинающих.

Была мысль: пригласить в картину американца Эдриена Броди, понравившегося Рязанову в фильме Романа Поланского «Пианист» (2002), — но, кажется, никаких действий в этом направлении Эльдар Александрович все же не предпринял.

Актера Санкт-Петербургского академического театра имени Ленсовета Сергея Мигицко, которому в 2005-м было 52 года, Рязанов пригласил попробоваться на одну из второстепенных ролей — Морица Мельхиора, еврея, в доме которого долгое время жил Ханс Кристиан. Но при первой же встрече с Мигицко режиссер обомлел. «Вылитый Андерсен!» — мелькнуло в его голове. И хотя энтузиазма Эльдара Александровича по поводу данного артиста больше никто из съемочной группы не разделял, решение было фактически принято.

Мигицко же подсказал, кого взять на роль молодого Андерсена. Актер знал, что в московском театре «Ленком» играет 23-летний Станислав Рядинский, весьма на него похожий. Так главными исполнителями в фильме Рязанова впервые за долгое время стали незвездные артисты.

Зато уж женские роли были отданы актрисам известным: безответно влюбленной в Андерсена горбатой Генриеттой стала Алена Бабенко, а шведской оперной дивой Йенни Линд, которую безответно любил сам Андерсен, — Евгения Крюкова, так восхитившая Рязанова на съемках «Ключа от спальни».

Из более давних любимиц режиссера в «Андерсене» сыграли лишь Наталья Щукина (балерина мадемуазель Шалль) и Лия Ахеджакова (совсем крошечная роль гадалки).

Небольшую, но сверхзначительную, обрамляющую повествование роль Господа Бога, притворившегося обитателем дурдома (или наоборот), исполнил Вячеслав Тихонов, почти ровесник режиссера. То было первое и последнее появление Вячеслава Васильевича в картине Эльдара Александровича, хотя знакомы они были со студенческой скамьи.

Во время подготовительного периода Рязанов наконец напомнил о себе кремлевским обитателям, направив в администрацию президента сценарий с сопроводительным письмом относительно путинского