…и четкое понимание, что так — заложницей прихотей магов — я жить не хочу. И что нужно вести тихо, иначе они ни на минуту мне не позволят остаться одной.

Тетя Скарлет говорила, что решение, кажущееся очевидным, часто считают ошибочным. Люди не верят простоте, думают, что белое скрыто под черным, а истина сложнее, чем кажется. Они тянут, ищут скрытые смыслы, пытаются их опровергнуть — и, безнадежно опоздав, проигрывают.

«Разумеется, это не значит, что ты должна перестать думать и взвешивать. Но если уверена — действуй, Этансель, не откладывай».

«Как я узнаю, что поступаю верно?»

«Ты почувствуешь облегчение».

…словно с плеч сняли груз, клонивший к земле. Все мои горести, копившиеся с дня, когда я очнулась в приюте — моя боль, мои страхи, тоска, безнадежность, отчаяние, одиночество, горький стыд за любовь — все ушло, подарив мне силы исполнить задуманное. Спускаясь по лестнице, я будто видела себя со стороны — бледную, послушную, чем-то очень похожую на Лаванду и Элис. Как решила Мэри, смирившуюся.

Башня выпустила нас во двор, такой же мрачный и оледенелый, как и Виндзор. Но больше, много больше. Я почувствовала себя букашкой в окружении высоких стен и проколовших тучи шпилей — льющиеся из прорех лучи текли по крышам, словно белое пламя. Внизу же, у земли, было темно и безлюдно. Сыпался редкий снег, пахло зимой, а единственным звуком, что доносился, был глухой рваный стук. Я повернулась, ожидая встретить стражника или, может быть, бьющего копытом коня, и едва не споткнулась при виде плахи; сидевший на ней черный ворон жадно склевывал бурое дерево.

— Осторожней, Тин, — усмехнулась Мэри, поймав меня за локоть. Поддержала, помогая вернуть равновесие, огляделась по сторонам и, обойдя плаху, повела меня к беленому донжону в центре двора. А я вдруг сообразила, где мы — ведь в Альбионе только одна Белая Башня! — и пальцы рук задрожали: что я буду делать, если Королева оставит меня в Тауэре, с надсмотрщиками?!

— Мне придется… жить здесь? — заикаясь, выдавила я.

Метка на шее Мэри заблестела. Я решила, Гончая промолчит, но она ответила:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ — Нет, что ты. После церемонии вас проводят в дом Уилбера.

Хорошо…

Никого не встретив, мы миновали церковь Святого Петра, заснеженный луг и Дом Королевы. Тауэр, казалось, вымер, только ветер нападал из-за углов, раздувая фату и распущенные волосы. Но вместе с тем… Я не могла отделаться от чувства, что за нами наблюдают — как на кладбище, где в зарослях шиповника и остролиста то и дело вспыхивают чьи-то глаза.

…весь Тауэр одно большое кладбище. Мальчишки в доме Арчера шептались, что здесь нашли кончину сотни ведьм, и их неупокоенные души по ночам собираются на руинах Колдхарбора. А Анна Болейн порой является днем.

Но не сегодня.

Маги встретили нас у деревянных ступеней донжона. Первого, того, кто выше, я узнала сразу, слишком часто фотографии сэра Роберта Дадли мелькали в газетах. Жесткий серый мундир идеально сидел на его худощавой фигуре, алые глаза смотрели так же бесстрастно, как со страницы «Дэйли-Телеграф». Презрение к любовнице Райдера выдавал только чуть кривящийся рот.

— Ну наконец-то, мисс Хорн, — процедил граф, осмотрев меня от макушки до кончиков туфель. — Вы заставили ждать. — Это уже Мэри, и глаза Гончей сверкнули.

— Мы просим прощения, — присела она в преувеличенно вежливом книксене. — Лорд Дадли. Лорд Берли.

Лорд Берли? Уильям Сесил, воспитатель и учитель Королевы?

Я повторила приветствие Мэри-Агнесс, нехотя поднялась и моргнула, наткнувшись на понимающий взгляд темных глаз. Понимающий и участливый — ни тени довольства, что я покорилась, ни капли злорадства и облаченного в меха торжества. Старый маг жалел меня, и я с ужасом почувствовала, что горло стискивает предательский спазм.

Пожалуйста, Господи, я не хочу больше плакать!..

— Не будем морозить юную леди, — увидев, что со мной творится, пришел на выручку лорд Берли.

Указал кустистыми бровями на ступени, велев Мэри идти первой — «Агнесса», подставил локоть мне: «Мисс Хорн»; снежный ветер запорошил мага льдинками, распахнул тяжелую шубу, царапнул камзол и, испугавшись блеска цепи царедворца, отпрянул. Граф Лестер шел третьим — как пастуший пес, следящий, чтобы овечка добралась до яслей. Обитая железом дверь донжона открылась — сама по себе — и захлопнулась, демонстрируя, что дороги обратно не будет.

Что остались только холод и смерть на лезвии бритвы Уилбера. Иглы инея, скруглившие коридор. Тусклый факел сквозь морозное марево — Мэри-Агнесс подняла его над головой будто знамя. Шорох савана-платья. Голос органа…

Торжественно-похоронная музыка вела за собой как линия крови. Шаг за шагом, к чудовищу, заткавшему Альбион паутиной из ненависти; вознесшему магию на пьедестал, не ценящему ничего, кроме власти; к чудовищу, для которого я родилась и вернулась.

К Ее Величеству леди Элизабет.

Королева сидела в первом ряду, так близко к Распятию, что это было кощунством. Со спины Она казалась человеком: пышные рыжие волосы собраны в узел, светлое платье сияет на фоне мундиров — в тесной часовне собралась едва не вся Свора. Придерживая золотую столу на груди, к уху Королевы склонился капеллан; пожилой священник что-то шептал Ей, но судя по равнодушным кивкам, мысли леди Элизабет бродили далеко.

— …Значит, монстр? — вдруг укололо виски. Остро, холодно, как шипы застывшего зимой чертополоха, и я замерла. Что?..

Она… услышала?!

Как?!..

Королева отстранила священника, повернулась. Орган замолчал.

Я спешно присела в реверансе, надеясь, что мне показалось, что все обойдется, но плечи рывком развернулись, ноги выпрямились — кукловод потянул за веревки, — подбородок резко дернулся вверх, и я с ужасом уставилась в алые глазницы, вырезанные на заиндевелом мраморе лица. Ни губ, ни бровей, лишь багровые отблески по скулам и подбородку.

Почти носферату.

— А ведь ты могла стать моим любимым Источником…

Метка на горле ждущего у алтаря Уилбера сверкнула. Makada побледнел, дернулся мне навстречу — и остановился, словно налетев на прозрачную стену. А я отшатнулась: он знает!..