разговорах с «самим» Сталиным. Нас с данном случае меньше интересует правдивость слов о «смелости нашего хозяина», чем общий уровень культуры людей этого круга. Как сообщает М. Мильштейн, служивший в штабе Жукова в Перхушкове, дом Жукова был окружен несколькими цепями охраны, он «нагонял» на своих подчиненных неописуемый страх. Бывший переводчик из штаба армии, входившей в состав 1-го Белорусского фронта Е. Ржевская вспоминает о Жукове: «И тогда, а в большей степени после войны, я не раз слышала о том, что он был жесток, крут, не берег людей…» Упоминавшийся Байдуков не мог подобрать относительно Жукова дипломатических выражений. Он называл его «зверюгой».

Ныне есть все основания утверждать, что, дойдя до заместителя Сталина, Жуков не мог остаться нравственно чистым, что нелепо изображать его святым. Противоправные документы он подписывал и после войны, например (1956), — о применении советских танков в Венгрии. Грубость и резкость у Жукова сохранились в бытность его министром. Нужно с удовлетворением подчеркнуть, однако, что порочные нравы, насаждавшиеся Сталиным в армии еще со времен гражданской войны, не стали всеобщими.

Как и в других случаях, при оценке жестокости руководства в историографии наметились две крайности: традиционная — апологетическая и новая — нигилистическая. Пытаются представить жестокость вынужденным шагом Сталина, ссылаются на «специфику» русского и других народов СССР, стремятся преуменьшить масштабы и результаты жестокости. Н. Андреевой удалось найти фронтовика, который вообще якобы «не сталкивался с репрессиями». И. Стаднюк восхваляет «жестокий и справедливый закон» военного времени. Л. Млечин стремится смягчить вину Кагановича и Сталина, рассуждая об ответственности миллионов. Намерение оправдать Сталина прослеживается в работах Бережкова. Ржешев-ский лишь вскользь сообщает о репрессиях. Так поступают и люди из числа министров, охранников Сталина. Некоторые историки полагают, что он был «противоречив», забывая при этом, что, примерно последние 30 лет своей жизни он исключительно последовательно проводил курс на захват и упрочение личной власти, пренебрегая при этом любыми нормами морали и права, ни во что не ставя интересы советского народа и мирового сообщества. Ряд историков вольно или невольно ограничивают масштабы сталинских политических убийств. По Волкогонову, сталинские репрессии будто бы лишь «накатывались» волнами (1929–1933, 1937–1938, конец 40-х гг.); война будто бы несколько ослабила «хватку» сталинизма.

Тема ГУЛАГа, репрессивной политики режима в целом не изучена. Вышли в свет сравнительно немногочисленные частные работы, в большинстве своем полумемуарного характера. Среди конкретно-исторических исследований мы выделяем книгу О. Хлевнюка. Лучшая из известных нам историографических работ принадлежит перу Э. Бэкона (Англия)[297]. По данным А. Краюшкина (начальника архивного управления министерства безопасности РФ) в 1917–1990 гг. по обвинению в государственных преступлениях осуждено 3 853 900 человек, из них приговорено к расстрелу 837 995. Но репрессированных по политическим, национальным, религиозным мотивам, вообще — пострадавших от произвола «гораздо больше», «во много раз больше»[298].

Политические убийства не прекращались и во время войны. Не случайно, ученые, специально изучавшие дело, пришли к выводу о «сталинских репрессиях 30—40-х — начала 50-х гг.». В годы войны они изменились в какой-то мере по форме, но не уступали предвоенным по масштабам, жестокости, бессмысленности. Историки, разделяющие мысль об изменениях к лучшему сталинского режима в военные годы, могут сослаться и на такие авторитеты, как Д. Устинов, Н. Хрущев. По мнению последнего, Сталина, «видимо, во время войны сама жизнь вынудила сдерживать свой гнев, нацеленный на аресты и уничтожение людей». Автор имел в виду, по всей вероятности, репрессии против командующих фронтами. В целом же сохранилось все обычное для сталинизма. Вспомним арест в начале войны К. Мерецкова, Б. Ванникова, Я. Смушкевича, Г. Штерна, П. Рычагова и других крупных деятелей Вооруженных Сил и оборонной промышленности. Это осуществлялось исключительно с ведома Сталина. По злой иронии судьбы Ванников, например, по заданию самого Сталина, сидя в камере, писал соображения о развитии вооружения. Части узников удалось спастись, большинство же было казнено. Большая группа была убита 28 октября 1941 г., в самые горячие дни Московской битвы.

Одной из первых репрессий военных лет было «дело» Д. Павлова и других руководителей Западного фронта. Нельзя принять позицию Стаднюка в его переписке с Самсоновым. Во всех изданиях романа «Война» судьба Павлова и его соратников освещается односторонне. В своем «открытом письме» 1987 г., уже не связанный спецификой жанра и политической конъюнктурой 1975 г., когда увидело свет первое издание его романа, автор, как и прежде, обошел молчанием нравственную сторону вопроса, отвечая лишь, что генералы, возглавляемые Западный фронт, «могли бы принести немало пользы». Но писатель мог бы отметить, что главную ответственность за инкриминированные Павлову и его соратникам действия несут Сталин, Тимошенко, Жуков и другие руководители Красной Армии, что расстрел Павлова служил им оправданием в глазах общественного мнения и отнюдь не улучшал морального климата в армии. Приведенный в письме «диалог Сталина и Шапошникова» отнюдь не позволяет понять «позицию автора романа», но подтверждает обеспокоенность Сталина по поводу мнения военных специалистов о судьбе Павлова. Автор письма без объяснений отмечает неподготовленность Павлова к выполнению обязанностей командующего. Но генерал был назначен на эту должность вследствие того, что большинство военных кадров высшего звена было истреблено. Крайне противоречиво оценивает Стаднюк Мех-лиса, сыгравшего особо одиозную роль.

Подобные репрессии не прекращались и в последующие военные годы. Так, по данным Хрущева, в 1942 г. расстреляли одного генерала «ни за что». 29 апреля 1943 г. Абакумов лично арестовал «как троцкиста» начальника оперативного отдела ВВС Сибирского военного округа генерала Б. Теплинского. Во время войны никаких принципиальных изменений не произошло и в ГУЛАГе. Характерно, что в августе 1941 г. согласно распоряжению Сталина для усиления охраны ГУЛАГа было дополнительно выделено несколько полков.

Никто из историков или мемуаристов не зафиксировал какие-либо «улучшения» противоправной системы принудительного труда политических и уголовных заключенных, спецпереселенцев, трудармейцев, военнопленных. Она была создана еще в предвоенные годы. Через нее прошли миллионы крестьян, рабочих, интеллигентов, советских и партийных работников, священнослужителей, людей различных национальностей. В начале 30-х гг. была развернута огромная сеть исправительно-трудовых лагерей. К концу 30-х гг. система ГУЛАГа расширилась. Это совпало с расширением промышленного строительства и ростом потребности в сырье. Труд заключенных занимал важное место в промышленных планах второй и третьей пятилеток. Как показали Медведев и другие исследователи, на долю ГУЛАГа приходилась значительная часть вывозки древесины, добычи золота, медной руды, олова, угля, а позднее и урановой руды. ГУЛАГ осуществлял строительство каналов, железных дорог, промышленных предприятий в отдаленных районах. Заключенные строили почти все первые объекты атомной промышленности. Во время войны многие предприятия ГУЛАГа были перенацелены на выполнение заданий фронта. Только выпуском боеприпасов стали заниматься 35 промышленных колоний. За