Шрифт:
Закладка:
– Я еду. Фарабундо, мешок.
– Вот он, сеньор.
– Капитан Лиопес, вы передали письмо. Что вы намерены делать теперь?
Гонец нахлобучил поглубже видавшую виды шляпу и пожал плечами.
– Мир велик, святой отец, хоть и не так, как хотелось бы.
– В таком случае, вы едете со мной.
– В Сургос? – Удивлённым капитан не казался, скорее довольным.
– В Рэму. Мне нужен надёжный попутчик. – Генерал Импарции, к счастью, не святой, и он ценил Торрихоса. Если кто и остановит Фарагуандо, то это он, а Коломбо… Чёрт с ним! Пусть думает, что его взяла…
– В Рэму! – словно в ответ прозвенело в голове, – В Рэму… Немедленно!
– Надёжный попутчик? – переспросил посланец Пленилуньи. – Странное у вас мнение о надёжности, святой отец.
– Возможно, но вы привезли письмо. И вы чего-то ждали, полагаю, моего предложения.
– Да, – признался Алехо Лиопес, – ждал. Хоть и не надеялся дождаться.
– Мы едем в Рэму, – неистовствовал мешок. – К Папе… Он узнает о ниспровержении еретика и самозванца и о том, что Доньидо погряз во грехе. Я видел!..
– Мы все видели, – не выдержал Хайме. – Сеньор Бенеро, предъявленные вам обвинения были ложными. Основной свидетель признал, что оклеветал вас из зависти. Вы свободны, однако, согласно указу её величества, вы должны либо принять христианство, либо покинуть пределы Онсии. В последнем случае вы лишаетесь всего вашего имущества.
– Я подчиняюсь силе и покидаю Онсию, – отчётливо произнёс Бенеро, слава Господу, он понял всё! – Этот указ и ему подобные ещё принесут немало зла.
– Суадит не может осуждать её величество – разволновался Коломбо, – это решение единственно возможное! Спасение души важней жизни человеческого тела и, тем более, сохранения имущества! Отрицание церковного авторитета является мятежом также и против монаршей власти и угрожает…
– Герцогиня де Ригаско, – под голубиную воркотню отрезал импарсиал, – вы вольны поступать, как вам вздумается, но я отрекаюсь от вас, да и что значит кровное родство в сравнении со… спасением души. Прощайте.
В глазах Инес плеснулись боль и непонимание, но она не успела ничего сказать.
– Вы сказали всё, сеньор, – оттеснил возлюбленную Бенеро, – следуйте вашим путём, как мы следуем своим. Ше даркеха тийе кала…
– Едемте, Лиопес! – бросил через плечо Хайме. Пусть они будут счастливы в Миттельрайхе. Пусть хоть кто-нибудь в это проклятое время будет счастлив, не замостит дорогу в ад благими намерениями, не швырнёт в канаву совесть, не сойдёт с ума…
Де Реваль не знал, кто первый тронулся с места – они с капитаном или Инес. Наверное, всё-таки они, а сестра смотрит им вслед, и поэтому по спине ползут мурашки. Бенеро объяснит, почему его последние слова были злыми, а может, она сама поняла. Сестра говорила с Коломбо, и она умна, но он раньше этого не замечал.
– Я согласен закрыть глаза на некоторые подробности твоего путешествия и не упоминать о прегрешениях твоей сестры, – навязчивый звонкий голос больше не был испуганным, – но в дальнейшем ты будешь руководствоваться моими указаниями. К пятидесяти годам ты должен стать главой Священного Трибунала Онсии, а ещё лучше – генералом Святой Импарции. Когда же престол святого Павла опустеет, а его святейшество старше тебя на тридцать четыре года, твой долг занять его и искоренить…
Что-то чиркнуло у самого лица, заслоняя солнце. В левое плечо вцепились когти.
– Я отправляюсь с вами, – хрипловатый спокойный голос разбил речь Коломбо, словно блюдце.
– Ты? – не понял Хайме. – Кто ты?
– Я вам нужен, дон Хайме, – голос был незнаком, голос, но не манера говорить, – без меня вы не удержите в повиновении вашу птицу, а она способна причинить много зла. И не только вам.
– Дон Луис?!
– Голубь в когтях коршуна, дон Хайме, всего лишь голубь в когтях коршуна, а ваш фидусьяр труслив. Он сделал то, что ему приказали, и сделает снова. Если рядом будут когти.
Фидусьяр не покидает импарсиала, фидусьяр не боится, фидусьяр не может лгать… Так думали больше тысячи лет, с того мгновенья, когда первый папский голубь опустился на плечо наместника святого Павла. Но птицы не святее людей, просто у них была власть и не было врагов. А Коломбо не повезло. Совсем как Пленилунье с Камосой. Такая простая разгадка, даже грустно…
– Дон Луис, если это вы… Семнадцать лет назад вы уже были… таким?
– Нет, дон Хайме, не был. Таким я очнулся в небе, но в Гуальдо я человек. И ночью на берегу Лаго-де-лас-Онсас, и у холма нашей смерти…
– Зло! – взвизгнуло в голове. – Страшное, извращённое зло… Простите меня, дон Хайме!
Точно, Камоса, только крылатый. Коршун велел соврать «святому Мартину», и Коломбо соврал, хотя дон Луис вряд ли приплёл к делу суадитов. Скорее всего просто приказал обелить брата Хуана. Остальное – плод голубиных мозгов, к сожаленью, упавший на благодатную почву.
– Дон Луис, за помощь с Супериорой мне благодарить вас?
– В столице был Карлос. Альконья его звала, но тело его лежит под крестом.
Что бы сказали о здешних коршунах Фарагуандо и рэмские богословы? Если голуби – слуги Святого престола, то коршуны – приспешники Сатаны? Коломбо в ужасе, но как видеть слуг Сатаны в тех, с кем ты спина к спине защищал людей и святыню?
– Альконья враждебна кресту? – Ответит или нет? Впрочем, молчание тоже ответ.
– Скорее чужда. Альконья старше нашей с вами веры, дон Хайме, много старше. Иногда мы с высоты видим в озере башни и знамя с золотой птицей. Его забыли задолго до Газдрубалов…
– Вы?
– Те, кто погиб на дороге. Дон Мануэль, дон Себастьян, я, де Гуальдо, хитано, стрелки…
– На берегу их не было, – напомнил Хайме, глядя на чёрные точки в наполненной светом чаше. Откуда они взялись, ведь только что небо было пустым.
– Другие спокойны, – откликнулся Лихана, – они уже почти птицы, как и те, кто ушёл раньше… Их много, но они забыли, кем они были, или хотят забыть. В небе мы вместе, но ночь им уже не нужна. Им хватает дня, солнца и крыльев.
– А вам нет?
– Как и вам, дон Хайме. Вы не смогли просто жить, когда ваши раны позволили вам встать. И мы не можем. Это трудно объяснить, но когда-нибудь вы поймёте, ведь вы – один из нас. Когда вы пришли к нам, вы умирали, как и Диего, когда
