Шрифт:
Закладка:
– Зло!.. – отчаянно прокричало в мозгу, – страшное зло!.. Оно близится… Оно ближе льва рыкающего…
Хайме притиснул к бедру разволновавшийся мешок. Было и жалко, и противно. И ещё страшно, потому что в Доньидо Коломбо бросится доносить, и ни святой, ни дьявол не предскажут, что и когда придёт в голубиные мозги. Птичье враньё может как помочь, так и убить. Правда, впрочем, тоже.
– Скорее! – требовал обалдевший от ужаса фидусьяр, – Отсюда… В Рэму!..
Крупная чёрная птица камнем упала в сухую траву возле самой дороги и неторопливо взмыла вверх, сжимая в когтях какое-то существо. Хайме невольно придержал коня, провожая взглядом удаляющегося коршуна. Папским голубям не страшны ни звери, ни люди, ни огонь с водой, но Коломбо сам не свой от страха с той самой ночи…
– Хозяин, – сбежавший от Гьомар Фарабундо тоже глядел в небо, – наказал…
– Кого? – не понял Хайме.
Великан пожал плечами.
– Кто ж знает… Дрянь какую-то вроде вашего, вчерашнего. Альконья, она не всякого отпустит, потому сюда и боятся соваться, а уж умирать или убивать и вовсе… Разве что нельзя иначе.
– Вот как? – протянул Хайме, вспоминая перекошенное от ужаса лицо Камосы. – И что ты ещё знаешь?
– Ничего, – отрезал Фарабундо, с отвращением рассматривая мешок. – Вы как, сеньор, к озеру едете или раньше свернёте? На Сургос в смысле?
– Раньше. – К Лаго-де-лас-Онсас он ещё вернётся. Заглянет в сонное зеркало, отыщет бронзового Карлоса и мраморные обломки, но сейчас нужно спешить. Кто первый доложит о чуде, тот и будет прав.
– Мы покидаем демонские угодья, да будут они прокляты! – в голосе Коломбо слышалось торжество. Что ж, некоторые умудряются торжествовать и сидя в мешке. – Нас ждёт серьёзный разговор, импарсиал, но, разумеется, не здесь. Я готов не упоминать…
– Дон Хайме, – глаза Фарабундо стали узкими и злыми, – я повезу вашу поклажу до поворота на Сургос.
2
Инес не понимала, медленно идут лошади или слишком быстро, и ещё меньше понимала, чего же она хочет. Радость от того, что она вырвалась из казавшейся каменной скорлупы, то распускала крылья, то норовила забиться за пазуху, как голубь Хайме.
Попытайся брат её удержать, Инес бы дралась за свою свободу, но Хайме принял выбор сестры с полным равнодушием, и пока ещё не бывшей герцогине стало страшно. Издалека дом в Доньидо, дворцовые залы, монастырский полумрак казались не только склепом, но и убежищем. Там ей ничто не грозило, пока она не сотворила то ли величайшую в своей жизни глупость, то ли наоборот. Инес не сразу сообразила, что она натворила своей запиской. Нужно было бежать, ублаготворять Гьомар, успокаивать Марию, приглядывать за Камосой, красить брови и добывать молоко, наконец. Она очнулась только в Гуальдо. В замке было спокойно и безопасно, ещё спокойней, чем в столице, куда она могла вернуться. Всё пошло бы по-прежнему, только Камоса получил бы своё дворянство, а Бенеро навсегда исчез в холодном Миттельрайхе.
Когда она осознала, почему ноги раз за разом несли её к двери врача? Когда они стояли у разбитого зеркала? Наверное. А Бенеро было не до сеньоры – он рассуждал о сходстве папских голубей с какими-то тварями, гадал, что на самом деле разбило стекло, и сравнивал Альконью с каким-то Рас-Теваном. О спутнице он вспомнил, лишь захотев узнать, часто ли говорил Хайме словно бы сам с собой и где в это время был его голубь. Инес сказала и ушла. Она даже выпила зелье, которое ей с невозмутимым видом занёс врач, и пока оно не подействовало, думала, нет, не о папской твари и не о бронзовом Карлосе, а о равнодушном суадите, который должен уехать.
Благородные гранды, добивавшиеся благосклонности вдовы Льва Альконьи, присылали цветы, стихи и музыкантов, становились на колени, говоря о прекрасных очах и горящих сердцах, и как же они были не нужны! А вот нужна ли она Бенеро или врач просто не в силах оттолкнуть тех, кто на нём повисает? И что с ней будет в Миттельрайхе, если она уже в октябре начинает мёрзнуть?
Нет, нужно, пока не поздно, очнуться и вернуться. Не в Доньидо – в Гуальдо. Диего и Мария обрадуются, Гьомар тоже будет счастлива – обе Инес, большая и маленькая, останутся при ней. Хайме станет к ним приезжать, потом привезёт к ней сына, а она будет ждать, молиться у статуи мужа, гулять над водопадом. Это лучше покровительства Фарагуандо и ухаживания вельмож, но всё равно плохо…
– Сеньора чем-то недовольна? – с всегдашним спокойствием осведомился Бенеро, о котором Инес как-то забыла. Вот ведь глупость – думать о человеке и не помнить, что он рядом.
– Из-за какой-то твари я не могу поговорить с братом, – наспех соврала Инья, но понимания не встретила.
– Дон Хайме, видимо, считает иначе, – заметил Бенеро, – хотя тварь во внимание принимать всё равно придётся.
Брат и впрямь ждал их, сдерживая коня. В дорожной одежде, со шпагой и кинжалом он походил на офицера, а не на монаха. Хайме так хотел стать военным. Как Карлос.
– Ты похож на отставного капитана, – не выдержала Инес. Если она не отступит, то Хайме ей больше не видать, как и сына.
– Отставные вояки в глаза не бросаются, – то ли пошутил, то ли извинился Хайме. – Дела мы обсудили, но это не повод молчать последние полчаса, тем паче, Фарабундо взялся подвезти Коломбо, и тот не возражал.
– Любопытно, – оживился Бенеро, – мне дотронуться до вашей птицы не удалось.
– Вы, Бенеро, хоть и зло, но меньшее, – пожал худыми плечами братец, – суадитов Коломбо не боится, а вот Фарабундо для него почему-то страшен. Хотел бы я знать почему.
– Если Фарабундо – простой слуга-мундиалит, моя изначальная концепция ошибочна, – признал врач, – но, весьма вероятно, мы упускаем нечто важное.
– Фарабундо заправлял в Гуальдо, пока не вернулся Диего, – как могла, поддержала разговор Инес, – Мариита говорила, он привёз и похоронил родичей Диего.
– У Диего спрашивать бесполезно. Он во всей здешней чертовщине понимает меньше меня, – возмутился Хайме. – Похоже, Гуальдо просто сидели в своём замке и гоняли охотников, а зачем, сами не знали. Придётся расспрашивать муэнцев, хотя вряд ли они будут со мной откровенны.
– Я бы на их месте молчал, – задумчиво произнёс Бенеро.
– Что самое печальное, я бы тоже, – фыркнул
