Лика

где-то незадолго до событий эпилога.

________________

Я не хочу сейчас ехать туда, куда меня везут. Но говорить об этом вслух…

Нет, пожалуй, не буду.

Это впервый раз за три месяца, когда отец вообще сам позвонил и даже предложил мне приехать. Все вопросы до этого мне приходилось решать через одного из его шестерок-ассистентов, причем далеко не самого важного.

Не то чтобы меня это задевало, но все-таки…

Такое ощущение, что у него нашлась более удачная дочь, а меня было решено спрятать с глаз долой и из сердца вон. Чтоб больше не позорила.

Я не привыкла к такому. Боже, да я в первый раз вообще для себя открываю, что мой отец, оказывается, может на меня злиться. Вот так. Холодно, молча, полностью игнорируя мое существование, будто я и вправду ему нож в спину вонзила.

Хотя...

Объективно если — так оно и есть. Я ведь знала, что он не приемлет обмана… А то, что я сделала, — это не про разбитую вазу соврать.

— Приехали, Дмитрий Алексеевич, — тон у отцовского водителя очень исполнительный. И на меня он смотрит слегка сочувствующе, но все же ко мне не обращается — таково распоряжение отца. Будь его воля — меня бы весь мир в игнор-лист определил.

И черт возьми, это больно.

Даже эта чертова ссылка бесит меня гораздо меньше, чем такое отношение со стороны отца, хотя, конечно, задачу он мне задал — хоть мозг взорви. Вот тебе, Анжелика, авгиевы конюшни, которые сейчас работают только в минус, будь любезна через два года обеспечить им рентабельность двести процентов. И дополнительное финансирование сведено к такому минимуму — что я, наверное, на паперти больше в кружечку напрошу, чем у родного отца инвестиций, в его, между прочим, имущество. Скоро сама, блин, буду докладывать, из своей не особо офигенной зарплаты.

Зато как хорошо у меня почистился круг знакомых… Вот так вот и осознаешь цену друзьям — когда самой актуальной темой для разговора вдруг становится не ботокс или последняя коллекция Бетси Джонсон, а внезапно — овечьи инфекции, вот тут-то и узнаешь, что из тридцати твоих друзей, друг тебе всего лишь только один… И тот — потому что ты когда-то первой приняла его каминг-аут как гея. В гости к тебе он все равно не собирается, извини, Ликуся.

Ликуся, разумеется, извинит. У Ликуси сейчас вообще такое положение, когда она за месяц зарабатывает столько, сколько раньше на один поход за маникюром изводила. И на эти деньги надо как-то жить… Не до гостей, простите.

Я выхожу из машины вслед за отцом, оглядываюсь.

— Вика живет здесь? — район хороший, даже очень. Хотя, если честно, как внезапно нашедшаяся дочка олигарха, она могла выпросить у отца даже виллу в Ницце, он бы не отказал.

— Вику интересует только то, что она сама заработала, — холодно комментирует отец, будто мои мысли у меня на лбу написаны. Фраза “в отличие от некоторых” остается не озвученной.

С недавних пор — да, ему эта позиция даже симпатична. Ну, конечно, это ж не моя позиция.

В следующий раз я осмеливаюсь подать голос только в лифте.

— Пап…

— Сделай одолжение и все-таки помолчи, Анжелика, — раздраженно роняет отец, глядя куда-то в сторону, — здесь ты не потому что я этого захотел. На этой встрече настаивала Оля. И если ты здесь только для того, чтобы попытаться выслужиться и вернуть мое расположение — я могу позвонить водителю, он отвезет тебя обратно в деревню.

— Ты же не будешь злиться на меня вечно? — вырывается у меня отчаянное.

— Слишком многие вещи зависят от твоего поведения, — сухо отрезает отец, — так что возможно и буду.

Дожили. Тридцать лет, а отчитывают как пятилетнюю, говорят про поведение. Хотя да, я вообще-то заслуживаю.

— Оля не знает о твоих выкрутасах, имей в виду. И не вздумай даже пытаться этим манипулировать

— Я и не собиралась, — тихо бормочу, переплетая пальцы за спиной. Значит, Вика не стала “ябедничать” на меня своей маме, желающей меня увидеть. Благородно, блин. Честно говоря, характер моей сестрицы для меня до сих пор остается чрезвычайной загадкой.

Она серьезно или нет? Серьезно отказывается от ресурсов отца, хотя могла бы делать что душе угодно? Серьезно не отвечает мне “взаимностью” и не портит мои отношения с её матерью еще до того, как они зародились?

Занятно. Выходя из лифта, отец поправляет галстук и кольцо на безымянном пальце правой руки. Правой? Он ведь сроду не носил обручалки, а вот это кольцо я вообще видела только на левой его руке. Нет, я, конечно, догадывалась, что оно памятное, он его никогда не снимал, но все-таки…

— Дедушка!

Дверь квартиры после нашего звонка распахивает малявка. Открывает и тут же врезается в моего отца с обнимашками. Судя по всему, процесс приручения внучки у него идет гораздо успешнее, чем со второй дочкой.

— А ты — моя тетя? — заинтересованно спрашивает синеглазая малявка, высовываясь из-за плеча деда. — Мама говорила, что ты приедешь к бабушке на день рождения.

— Ты можешь звать меня Ликой, солнышко, — мягко улыбаюсь, подавляя в себе желание затянуть этот беличий хвостик над ухом потуже.

— А ты меня Машей, — деловито разрешает это очаровательное чудовище.

— Спасибо, — честно говоря, даже льстит такое доверие.

Нет, я не пытаюсь подлизаться. Просто дети… Маленькая слабость, личная проблема…

Сама виновата, конечно, нужно было думать, с кем спишь, как он отнесется к угрозе внебрачного наследника и разоблачения связи на стороне. Нужно было думать, на что соглашаешься, лишь бы прикрыть чужой косяк…

Не нужно было думать о нем, стоило подумать о том, чего хотела именно я, но…

Сейчас уже поздно. И мои шансы после всего этого мне тоже прекрасно известны.

Наверное, только поэтому я сейчас без лишних сожалений думаю о том, что Андрей Викторович Завьялов получил свой срок, наравне с моей мамой. Прошла любовь. Да и была ли?

Все оказалось прахом в один миг, все его обещания, все его нежелание расходиться с женой. Он прекрасно понимал, что если мой отец только услышит о нашей связи — мне зададут трепку и отправят куда-нибудь в Америку — к молодым широкоплечим регбистам, а вот самому Андрею Викторовичу грозят куда более строгие карательные меры. Мокрого места от него отец бы не оставил. Потому что не для кого-попало он свою розочку в тепличке растил…