— Что ты предлагаешь? — спросил Геродот.

— Морской путь! — Батт хлопнул ладонью по столику-трапедзе так сильно, что ореховая скорлупа разлетелась в разные стороны. — Я вас с Лидом на керкуре отвезу... Ты когда должен быть в Навкратисе?

— К середине пианепсиона самое позднее.

Батт с досадой процедил:

— Сейчас уже начало пианепсиона. Но время у тебя еще есть. Смотри... — наксосец начал воодушевленно рассказывать: — От Нечистого залива до Клисмы с попутным ветром дней за семь доплывем. По каналу Дария выйдем в Пелусийское русло. Поднимемся до Гелиополя и свернем в Канобское русло к Летополю... Это еще дней пять... Какие в Нижнем Египте в это время года дуют ветры, я не знаю... А оттуда до Навкратиса останется дней пять-семь пути. Да... Может, и быстрее получится. Но если поплывешь по Нилу, точно не успеешь.

Геродот с озабоченным видом покачал головой, однако согласился, понимая, что друг прав.

Ватага Батта запаслась питьевой водой, вяленым мясом и сушеной рыбой. Награбленное во время рейдов по пустыне добро, включая спасенный с Филэ мешок аметистов, погрузили на борт. Сундук Геродота был надежно спрятан в трюме под кожаным навесом фальшборта.

Из Нечистого залива керкур выбрался на веслах, осторожно огибая рифовые скалы. При этом вахтенный матрос постоянно промерял дно лотом. Когда парус поймал сухой попутный Африк, вода за кормой весело забурунилась.

Геродот расположился на корме рядом с большой амфорой. На него временами накатывала тихая грусть. Он вспоминал Тасуэи, ее внимательные зеленые глаза, голубую прожилку на виске, манящие ложбинки над ключицами...

Галикарнасец корил себя за то, что последнее свидание оказалось коротким, а его слова могли показаться хесит сухими. Но другого способа расставания с близкой ему женщиной на долгий срок он не знал.

Что толку в нежностях, если эти тонкие трепетные пальцы снова окажутся в его руках не раньше, чем через несколько долгих лет. Или никогда... Ответ знают только Мойры... А может быть, он и не прав...

Освежая в памяти впечатления от путешествия по Нилу, Геродот записывал: «...От побережья в глубь страны, т. е. вплоть до Гелиополя, Египет широк, сплошь низменный, обилен водой и покрыт илистыми наносами. Путь вверх от моря до Гелиополя приблизительно так же велик, как дорога от алтаря Двенадцати богов в Афинах до Писы, именно до храма Зевса Олимпийского. Если точно измерить оба эти расстояния, то, конечно, разница будет небольшая, не больше пятнадцати стадий. Ведь по дороге от Афин до Писы одна тысяча пятьсот стадий без пятнадцати, тогда как путь от моря до Гелиополя составляет полностью одну тысячу пятьсот стадий. От Гелиополя вглубь страны Египет суживается. Здесь с одной стороны он ограничен Аравийскими горами, которые непрерывно тянутся с севера на юг, вплоть до так называемого Красного моря. В этих горах находятся каменоломни, откуда вырубали камни для пирамид в Мемфисе. Там горы кончаются и поворачивают, как сказано, к Красному морю. В самом широком месте, как я слышал, нужно два месяца, чтобы перейти [эти горы] с востока на запад. В восточных пределах, говорят, растет ладан. Таковы эти горы. На другой же, ливийской, стороне тянутся скалистые и «в зыбком песке глубоко погребенные» горы. В этих горах стоят пирамиды. Простираются эти горы так же, как и Аравийские, с севера на юг. Итак, начиная от Гелиополя, Египет уже более не широк (поскольку эта местность принадлежит к Египту), но около четырнадцати дней пути вверх по течению [Нила] Египет — узкая страна. Между этими упомянутыми горами земля плоская и в самом узком месте, по моей оценке, расстояние между Аравийскими и Ливийскими горами не больше двухсот стадий. Отсюда Египет снова расширяется. Таковы природные свойства этой страны...»

После покрытых барельефами пилонов, островерхих чехенов и огромных статуй фараонов в египетских городах Навкратис показался Геродоту родным до боли в сердце.

Квартал плетельщиков снова встретил галикарнасца рабочей суетой. Ворота открыл ойкет, но, узнав Геродота, попытался их захлопнуть. Когда от удара ноги Лида щеколда отлетела, Батт толкнул створку плечом.

Мстители ворвались в перистиль.

Лид поймал пытавшегося сбежать привратника за шиворот. С ходу ударил головой о стену. Потом повернул к себе его испуганное окровавленное лицо.

Рявкнул:

— Кто сейчас в доме?

— Амфилит у себя в андроне... — сдавленным от боли голосом сказал ойкет.

— Гефест, Арес, Пан — где?

— Нет их здесь... Хозяин всех троих отправил на скотобойню за шкурами. У него запас закончился.

Привратника связали и закрыли в кладовой.

— Кто там? — послышался раздраженный голос Амфилита.

Геродот рывком распахнул дверь. Демарх грел ноги в медном лутерии с горячей водой. Увидев галикарнасца, он вскочил с дифроса и неуклюже выпрыгнул из таза, но поскользнулся на мозаике. Так и сидел на мокром полу, затравленно глядя снизу вверх на Геродота.

Галикарнасец опустился на дифрос.

Мрачно приказал:

— Ну, рассказывай...

— Что? — демарх сделал вид, будто не понимает.

Геродот терпеливо продолжил:

— Откуда жрица Сехмет узнала про реликвии... Почему она пыталась меня убить... И как у нее оказалась маска Диониса... Чем больше расскажешь, тем легче будет твоя смерть.

Амфилит нервно шмыгнул носом и наморщил лоб.

Потом сбивчиво заговорил:

— Это все Нетрухотеп, Верховный жрец храма Сехмет... Я ему твое вино привез... А он спрашивает, у кого купил... Я отвечаю, мол, у приезжего эллина. А он опять — кто, зачем, куда... Я ему о тебе и рассказал, а он, когда услышал про серебро, словно с цепи сорвался... Ага... Вызвал эту ненормальную и приказал тебя убить, а деньги забрать... Я ему стал доказывать, что так нельзя, что он этим Афины против нас настроит. Куда там... Он и слышать ничего не хотел... Убить, говорит, и концы в воду.

Амфилит выглядел жалко. Он вытер полотенцем потное лицо. Затем начал потихоньку подползать к Геродоту, чтобы взять его за запястье. Но