шлем и вслушалась собственными ушами, как с грибов на соседних руинах перекапливается роса. Через дорогу, подволакивая за собой голый хвост, плелась крупная чёрная крыса. У обочины она задрала остроносую голову и принюхалась к воздуху, и тут же стремглав юркнула через Мёртвую Речку в щель водостока. Мёртвая Речка – река не настоящая, а лишь склизкий ручей, который сливается из росы и дождя и омывает заросшие чадью развалины и гнилые кучи с ложной грибницей. Один глоток из Мёртвой Речки принесёт нестерпимую боль в животе, рези в кишках, тошноту и медленную смерть от поноса.

Ксюша глубоко вдохнула прелый, с запахом влажного камня, железа, грибов и чего-то гниющего воздух. Жизнь замерла на кончике её слуха… пусть жизнь эта странная, в отмирающем месте, но прямо сейчас Ксюша дышит прохладой и сыростью, слышит журчание капели и Мёртвой Речки, и только что видела убегающую в страхе, но живую крысу.

Жизнь – это миг ощущений. И сегодня у многих бандитов он настанет последний – у тех, кто не знает, что сегодня умрёт, кто безмятежно спит на Каланче, и о смерти даже не думает; а она, кто едет их убивать, уже слышит урчание большого мотора на туманной дороге.

Ксюша застегнула свой шлем и вышла через косые ворота на обочину тракта. За мутной плеврой тумана обрисовался массив бензовоза с выгнутыми рогами выхлопных труб. По бокам от него, как пристяжные вокруг крышака, юлили два багги с охраной. Грузовик тяжело подкатился к обочине, туго скрипнул и встал перед Ксюшей. На грязной цистерне подозрительно топорщились крышки незадраенных люков. Видимо, сколь бы усердно загонщики не отмывали цистерну, всё едкое топливо изнутри им смыть так и не удалось.

Внутри кабины светил оранжевой шубой за зарешеченными окнами Клок. Дверца бензовоза с щелчком открылась, крышак вынырнул на подножку и с прутом арматуры в одной руке поглядел сверху-вниз на Ксюшу.

– Ну чё, бикса, начься к братве в бочку. В нутрянке покатишь!

– Надыбал, ля, зачухонку до Каланчи меня в обжим с загонами прокатить. Щемись сам в кабине, место отыщешь. И люки на бочке задрай, не то Скиперские вас за версту спалят.

– Храпок не железный, задохнется загон!

Ксюша прикинула, что от мёртвых ломтей в цистерне ей и правда не много толку.

– Как причаливать будем – пусть задраивают. За пять минут не подохнут.

– Ништяк, – согласился Клок и спрыгнул с подножки кабины, пошёл к цистерне и громко ударил по ней махачом. Из люка высунулась взъерошенная голова одного из загонщиков. Рожа у него была красная, глаза сильно опухли, слезились – ехать внутри цистерны из-под ядовитого топлива явно было не сладко. Пока Клок растолковывал ему, что по чём, Ксюша залезла в кабину. На месте водителя держался за баранку один из пристяжных клока. Через пассажирское кресло она пробралась в спальник и задёрнула за собой штору – не самое надёжное укрытие, но едва ли на Каланче их станут обыскивать перед тем, как впустить бензовоз на Колоды.

Ксюша поджала колени к груди и притихла. Спиной она чувствовала, как вибрирует от мотора кабина, и вместо свежего воздуха дышала сквозь фильтры шлема химической вонью. Клок вернулся на место и смачно захлопнул дверь. По его слову пристяжной переключил передачу и бензовоз со скрипучим ворчанием тронулся по дороге.

– Атасников Скиперских надо регом снимать, а то братве на Колоде из бочки не выпулиться, – коротко бросил он в довесок к тому, что ещё вчера днём на Кольце обсудили.

– После Колоды – Шестёрки, если их с ходу возьмёшь, мизга и вдуплить не успеет, что на Каланче срез пошёл. На Валетах вся мясня и закрутится: нахрапы и пристяжные против нас рогами упрутся. Но их ломанём, а там до Тузов как по мазе затащим. За Посивст, главное, с Фанычем разъяснить.

– Не ломом он подпоясанный – запоёт, – пообещал Клок. Вырубилась Перуница – хорошо, что хоть не на Каланче, и хорошо, что бандиты ничего не знают об этом, иначе бы целой Ксюше не долго ходить.

От окраин до Центра тащились несчётно. Перед Ксюшей маячило небольшое обсохшее мелкой грязью оконце, так что едва ли в нём разглядишь, куда едешь. А может и вовсе не едешь к Скиперской Вышке, а на поклон к крышакам повезли, как и предостерегла Нели, и весь этот цирк с сидящими в цистерне загонщиками и базары про Каланчу – туфта конченная, какую Клок ей слепил для отвода глаз Ксюши!

Она поймала себя на мысли, что начинает размышлять, как бандиты. Нет, так не годится, блатная масть и судьба к ней не прилипнут! Нельзя превращаться в такое же одурелое, бесчестное и жестокое городское зверьё!

Перуница включилась, снова зажглись индикаторы, Ксюша немного выдохнула. Спальник передавал каждый ухаб, яму и поворот, пройденные бензовозом. Скрипнули тормоза, щёлкнула передача в кабине и грузовик дёрнулся, словно им управлял неумелый водитель. Позади на цистерне заскрипели люки. Толчок и короткая остановка – это сигнал для загонщиков, что они подъезжают к Скиперской Каланче.

– Запалят, сука, что сам приехал, – заёрзал Клок на сидении. Ему, как крышаку, не полагалось доставлять горючку для Скипера, он мог скинуть это на любого доверенного нахрапа, путь никто и не запрещал ему лично провожать груз.

– Чё, хочешь Посвистом кого вперёд себя подогреть? – поддела Ксюша.

– Щас! – клацнул зубами Клок.

– Ну так не ссы. Кто те за чё предъявит? Или сам Фаныч поручкаться к тебе на Колоды зашкварится?

– Не втирай мне, как масть держать, бикса! А щас ныкайся, ша… – шикнул Клок, и бензовоз затормозил. Ксюше некуда было спрятаться больше, чем она пряталась сейчас. На подножку кабины вспрыгнул кто-то чужой, должно быть атасник.

- Чё, топляк подогнали? – кинул он Клоку.

– Есть такая тема. Фаныч где?

– Так он со вчера закатался. Вы нарисовались в рань. А чё, сгонять до Тузов надо? Ща стрельну кого.

– Да не охота мне на его Тузы колываниться, пусть у Цацы своей на басах отхрапится. Наших баб и жратву нам гони. Горьючку тока сольём и на Колечко отчалим.

– Ништяк. Всё на мази уже, под парами! Залетай на Колоды! – атасник спрыгнул с подножки, двигатель заурчал, и Рогатый покатил дальше. Въезжали медленно, гул мотора отразился эхом от стен и от сводов, в оконцах спальника потемнело – значит въехали на