Онлайн
библиотека книг
Книги онлайн » Разная литература » Культурная революция - Михаил Ефимович Швыдкой

Шрифт:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 110 111 112 113 114 115 116 117 118 ... 186
Перейти на страницу:
избегая любительских оценок и наивных рассуждений о соотношении искусства и реальности. Можно сколько угодно цитировать знаменитые строки о том, что литература в России больше, чем литература, а поэт – больше, чем поэт, – но они не проясняют реального положения вещей. Для выявления твоей гражданской позиции сегодня достаточно социальных сетей. Не более того. Ни к прозе, ни к поэзии это не имеет никакого отношения.

Мы любим вспоминать эпиграф к «Ревизору»: «На зеркало неча пенять, коли рожа крива», извлекая из него, как правило, мысль о верности слова жизненной правде. Но зеркальное отражение превращает реальное бытие в бытие виртуальное, неизбежно подменяющее, изменяющее, преображающее течение видимых жизненных процессов. Искусство и литература – это чувственное выражение внечувственного бытия. А потому зеркало, которое писатель располагает над «большой дорогой жизни», всегда обладает волшебными свойствами. Не имеет смысла требовать от произведения искусства житейского правдоподобия. Даже в прозе, которая прикидывается документальной. Литературное творчество (как и любое другое) преображает реальность, вгрызается в нее, сдирая внешние одежды, чтобы пробиться к сути. Ведь мы не требуем от музыкальных сочинений точного соответствия человеческому голосу. Музыка отражает гармонию или дисгармонию космоса, мира вокруг и мира внутри нас. Безграничные права искусства связаны с бытием вовсе не правилами внешнего жизнеподобия.

«Все мы вышли из гоголевской шинели» – эти слова французского критика Эжена Вогюэ, автора книги «Современные русские писатели. Толстой – Тургенев – Достоевский» (М.,1887), которые нередко по ошибке приписывают Достоевскому, отражают не только общегуманистическую традицию русской литературы, но и ее эстетическую дерзость. «Фантастический реализм» Гоголя, Достоевского, Салтыкова-Щедрина не выдержал бы испытания у тех сегодняшних критиков, которые разделяют взгляды А.Х. Бенкендорфа, как известно, рекомендовавшего А.С. Пушкину в его сочинениях не забывать, что «прошлое России величественно, настоящее прекрасно, будущее превосходит самое смелое воображение». Какая уж тут «Шинель», какие «Записки из подполья»? Да и фигура офицера, сходящего с ума из-за страсти к карточной игре, безусловно, искажает светлый образ российского воинства, победившего Наполеона. Считал бы свои слова непозволительно пародийными, если бы они почти текстуально не совпадали с рассыпанными по сегодняшним СМИ рассуждениями о современных фильмах, спектаклях, литературных произведениях.

Искусство всегда искажает действительность – даже если создает ее возвышенный и светлый образ. Большего искажения действительности, чем художественное творчество, основанное на принципах социалистического реализма, трудно себе представить. «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью» – какая же тут правда национального бытия?

В романе «Война и мир» Л.Н. Толстой создал собственную развернутую картину Бородинского сражения, которую десятилетиями оспаривают военные и гражданские историки. Но это лишь доказывает, что художественный образ способен вытеснить реальность из общественного сознания, поглотить и пересоздать ее с большей убедительностью и осязаемостью. Этот процесс и называется творчеством. Литература ищет высшую правду и высшие смыслы человеческой жизни – и потому бежит фактологии. «Там, где заканчивается документ, там я начинаю», – объяснял Юрий Тынянов свой метод сочинения исторических романов. Но так же поступает любой литератор, сочиняющий «прозу о современности». Перечитайте роман «Асам» Владимира Маканина, лучшую, на мой взгляд, книгу о чеченской войне, – и вы убедитесь в моей правоте.

Всякий раз, говоря о русской литературе, ее «всемирной отзывчивости», ее значении в общечеловеческом гуманитарном пространстве, вспоминаю слова Томаса Манна. Любя великие европейские литературы, он выделял русскую литературу XIX столетия, называя ее «святой». Святость по отношению к слову, по отношению к тайне человеческой жизни, в конечном счете, отражает ту высшую нравственность русской литературы, которая освещает трудный путь русского человека в истории. Путь страданий, потерь и неумирающей надежды.

И еще чаще вспоминаю В.В. Розанова, который писал о том, что нужна вовсе не великая литература, а великая, прекрасная и полезная жизнь. Но мы ведь русские люди, а потому хотим и великой жизни, и великой литературы.

Январь 2015

Нетерпимость

Дни после Рождества были заполнены множеством самых разных событий – в том числе необычайно важных для мирового жизнеустройства. Но вспышка терроризма во Франции, начавшаяся с кровавого расстрела сотрудников редакции сатирического парижского еженедельника «Шарли Эбдо», вызвала наибольший общественный резонанс в христианском мире. И не только в нем. Заявления политических лидеров, комментарии экспертов растворялись в безбрежье интернета. Сталкиваясь друг с другом, они отражали общее состояние мировой политики, готовой к компромиссу лишь перед угрозой всеобщего самоистребления, – и, что не менее важно, состояние умов, для которых нетерпимость стала привычной нормой повседневной жизни. «Марш единства», отстаивающий общегуманистические ценности, свободу мысли и слова, вывел на улицы Парижа полтора миллиона людей. Но в социальных сетях такого единства не было. Равно как и в реальной жизни.

Не стану лукавить, в свои шестьдесят шесть лет принадлежу к тому поколению советских людей, которые в детстве знакомились с Ветхим Заветом, разглядывая карикатуры Жана Эффеля, собранные в книге «Сотворение мира». Уже потом читал Франсуа Рабле, Вольтера, Дени Дидро, Анатоля Франса и других великих французов, для которых богохульство было не только эстетическим приемом. Европейская мысль новой эры со времен Средневековья была в соревновательных отношениях с верой. Поэзия вагантов и их карнавальные деяния были неменьшим кощунством, чем философские труды Рене Декарта, Людвига Фейербаха или Фридриха Энгельса. Богоборчество имеет не менее драматическую историю, чем утверждение христианской божественной Троицы. В конце XIX и в XX столетии многие европейские мыслители будут рассуждать о «смерти Бога», что станет краеугольным камнем в фундаменте экзистенциальной литературы. Само понятие «смерть Бога» содержит непреодолимое противоречие: Бог не может умереть в силу своей вневременности, вечности, – а если он умер без воскресения, то он не является Богом. Но в европейской традиции есть и другое – последовательно атеистическое направление, основанное на гуманистической традиции Возрождения. Небеса пусты не потому, что Бог умер, а потому, что его не было. При этом важно понимать: Бога нет, но не все дозволено. Далеко не все, ограничителями выступают институты государства и общества.

Европейская традиция позволяет сомневаться, в том числе и насмешливо сомневаться, в любых общепринятых кумирах, в любых институтах, основанных на вере. И не на вере тоже. Но при этом предполагает, что человеческая жизнь – выше идей. Замечу, что сегодня эта ценность стала частью не только европейской традиции. Не случайно многие ведущие религиозные деятели ислама, в том числе имамы Франции, лидеры исламских государств и исламских политических движений выступили с осуждением террористического акта в Париже. Не стоит сводить все происходящие к столкновению европейских безбожников или либеральных христиан с правоверными приверженцами ислама. В конце концов, роман «Сатанинские стихи», где также было усмотрено оскорбление пророка Мухаммеда, в 1988 году написал выходец из семьи индийских мусульман

1 ... 110 111 112 113 114 115 116 117 118 ... 186
Перейти на страницу:

Еще книги автора «Михаил Ефимович Швыдкой»: