— Но вы уже потеряли самое важное — Елену.

— Не будем опят спорить о том, что произошло в ту ночь. Никто не виноват и…

— Вы виноваты! Я виноват! Все виноваты!

— Возможно. Но сейчас мы занимаемся не судом, а деньгами. Благо хирурги сейчас творят чудеса, а мы уже подбирали дублеров и двойников, на случай если график Елены станет совсем плотным и она не сможет успевать везде.

— Вы хотите…

— Мы не хотим. Мы уже сделали. Единственное, что от требуется от вас — подписать соглашение о неразглашении и продолжить писать для неё музыку.

Его затошнило.

Он почувствовал себя грязным. Почувствовал себя самой последней тварью.

Уродцем.

Калекой.

Он не смог её спасти при жизни, а теперь с его помощью хотят лишить и смерти.

— Вы знаете, что с вами произойдет, если вы откажетесь, — хлыщ кивнул на документы. — Через две недели, в случае отказа, вас выпишут отсюда и отправят в социальный приют. Условия там не сравнимы с этими.

— У меня есть деньги и…

— У вас нет денег. Все счеты оформлены на вашего патрона, который, кстати, тоже вложился в Елену. И крупнее, ч ем кто-либо другой.

Проклятье…

— Подпишите документы и, даю слово, вы никогда больше не увидите меня и не услышите о нас. Если, кончено, будете исправно поставлять минусовки. За текст не беспокойтесь — мы уже создали группу из способных людей. Не таких, разумеется, как вы, но если захотите.

Он поставил свой росчерк, а затем швырнул папки к дверям.

— Убирайтесь!

Хлыщ поднялся, поправил костюм, взял папку и, остановившись в дверях, не поворачиваясь обронил:

— Так я и думал, — после чего ушел.

Он ненавидел себя.

* * *

Держа украденный после обеда нож у сонной артерии, небритый и немытый, он смотрел на огни города. На жкране его ноутбука была фотография с первой страницы известного таблоида.

На ней Елена, в компании известного режиссера, пришла на премьеру “Призрака Оперы”.

Вот только это было не Елена.

Не его Елена.

Он предал её.

Дважды…

И не допустит третьего раза.

На столе лежала предсмертная записка изобличавшая все грехи, а нож уже коснулся кожи, как в палату вошел неизвестный.

Выронив нож, он делал вид, что держит себя за подбородок.

— Не спишь?

— Вы кто? Кто вас сюда впустил?

— О, не переживай, я здесь работаю. Мы не виделись — я с седьмого этажа.

— Отдел нейрохирургии?

…

….

* * *

Хаджар лежал на холодных камнях.

Под ним раскинулись светящиеся зеленым светом джунгли.

Сверху сияло незнакомыми звездами небо.

Хотя, почему незнакомыми.

Просто он не сразу их узнал.

А еще шел дождь.

Холодный и колючий.

Но на этот раз он не смог спрятать слез. Слез от жуткой боли в груди — в том месте, где полностью открылась старая рана.

— Ты забыл кто ты! — прогремел голос и из тьмы вышла фигура в черном плаще.

— Нет…

— Ты опозорил себя и своих предков, Северный Ветер!

— Нет, это не так…

Фигура приближалась. Каждый её шаг сотрясал гору, на вершине которой лежал окровавленный Хаджар.

— Ты забыл кто ты! Ты забыл свой путь!

— Нет…

Она мраком нависла над ним. Полы её плаща трепал порывистый, штормовой ветер.

— Кто ты? — прохрипел Хаджар.

— Но самое важное — ты забыл меня…

Глава 873

— Что здесь происходит?!

В шатер, в сопровождении Аблима и нескольких самых одаренных из числа Говорящих, вошел Иблим. Он держал в руке свою палицу и выглядел максимально воинственно.

— Посвящение, — только и ответил старик.

Обняв резной посох, он сидел рядом с костром и смотрел на двух лежащих рядом людей. Анетт уже постепенно приходила в себя. И, когда сознание девушки вернулось из странствия по Зеленому Дому, то старик набросил на неё цветастое покрывало.

— Дочь, — Иблим бросился было к своему ребенку, но путь ему преградил посох.

— Ты знаешь ритуал, Прокладывающий Путь, — проскрипел голос Хранителя Прошлого. — пока Северный Ветер не вернется с Горы Стихий, нельзя прикасаться к Провожатому. Иначе ты рискуешь добавить к его тьме, свою собственную. Так он может никогда оттуда не вернуться.

— Он и так вряд ли оттуда вернется, — хмыкнул Говорящий с Природой. — Я еще никогда не видел такой большой раны.

Иблим, только сейчас обративший внимание на гостя своего племени, осенил себя священными знаками.

Тяжело дышащий, покрытый испариной, дергающийся воин, чье тело — сплошные сухие мышцы, чьи жилы — канаты, весь в шрамах, он явно переживал не лучшие дни.

На солнечном сплетение расползалась огромная рваная рана из которой сочилась черная субстанция.

— Что скажешь, Анетт, дочь Иблима?

— Хранитель, — окончательно вернувшаяся в реальность Анетт положила ладони на плечи и поклонилась. — Северный Ветер будет бороться до конца.

— С такой тьмой?! — гнев Аблима отразился в бушующем костре. — Ни один человек не сможет выдержать подобного! Нам следует облегчить его страдания!

Пламя выстрелила до отверстия в куполе шатра. Оно яростно трещало исчезающими в пепле поленьями, а его жар подпалил ресницы на лице Хаджара.

Старик Хранитель вытянул ладонь к костру. Аблим, схватившись за грудь, отшатнулся, а столб оранжевой постепенно превратился в спокойный танец горячих, алых лепестков.

— Только тот, кто встречает на пути высочайшие преграды, преодолевая их, возносится над самим собой, — прошептал старик и, укутавшись в серую хламиду, добавил: — Подождем.

* * *

Небо над Хаджаром напоминало погнутый лист метала. А искры, мчащиеся по изгибам изорванного листа железа — молнии, сверкавшие над голов.

Скрежет сминаемого материала — неуклонно приближающийся, нарастающий гул страшных громовых ударов.

Потоки дождя хлестали по лицу. Бритвенно острые капли рассекали щеки и оставляли кровавый след, сливавшийся на камнях с черной субстанцией вытекавшей из жуткой раны на груди Хаджара.

И это темно багровая смесь струилась к полам плаща фигуры, нависшей над Хаджаром.

— Ты забыл кто ты… — вновь повторила она.

— Я знаю кто я, — прохрипел Хаджар.

Он