Шрифт:
Закладка:
Представить себе по пьесе всю сложность реальной проблемы вряд ли возможно. Но какой-то намек в ней содержится. Две молоденькие девушки с комбината привязаны к немолодой больной женщине, как к матери. Весьма тактично автор намекает на уровень их духовных запросов, не позволяет своим героиням совершить нечто недозволенное, оберегает их и указывает им корм, как наседка. За этой трогательной картиной (сентиментальность почти рядом) — ощутимая тревога.
В «Фиалке Удмуртии» — смутный знак тревоги, намек. В пьесе «Голубая» — резкий сигнал. Вопреки своему названию, пьеса лишена всякой голубизны. В изначальной, предшествующей действию ситуации можно увидеть оттенок мелодрамы — если смотреть с точки зрения литературы. Переведенная в реальный план, ситуация трагична, хотя и обыденна, по-своему даже груба.
Двадцатилетний Юрис в нетрезвом состоянии вел отцовскую машину. В результате погибли трое, в том числе его отец и бабушка. Сам Юрис год пробыл между жизнью и смертью и теперь едва ходит. Живет он вместе с матерью на юге, далеко от родной Риги.
Такова предыстория. В пьесе же — довольно жесткое разбирательство причин трагедии. Некоторые из них очевидны, другие раскрываются постепенно, о третьих мы смутно догадываемся, хотя именно они, возможно, самые весомые, уходящие глубоко.
Городской юноша, не знавший ничего, кроме хмельных компаний, словно выходит из забытья. Он хочет что-то вспомнить, понять и в этом почти болезненном стремлении задевает и невольно открывает то, что и ему, и сознанию его матери было недоступно, закрыто в них самих. Постепенно разматывается клубок прошлых семейных отношений, полная отчужденность сына от родителей, родителей друг от друга, семьи — от большого общего мира. Эгоизм, вроде бы обычный человеческий недостаток, Приеде раскрывает как болезнь, способную привести к концу. Что-то главное было убито в отношениях родителей Юриса, хотя по видимости муж и жена представляли благополучную светскую пару. И сын заблудился. У родителей — эгоизм, у сына — душевная пустота, равнодушие ко всему на свете. Все это в прошлом, но за прошлое Юрис так страшно и внезапно поплатился, что никак не может разобраться, что же произошло. Странно звучит его прихоть — получить из Риги семь томов народных песен. Он сидит, погруженный в книги, листает их, удивляясь наивному складу забытой речи и таинственной их мудрости. Его мать, Расма, эти книги никогда не читала, песни, которым когда-то училась в деревне, давно позабыла. Подружка Юриса Линда уверена, что читать эти песни можно «только от полной безнадеги». А Юрис упорно листает страницы и ищет песню про голубую корову. Была когда-то такая порода, теперь вымерла. Но он видел (последнее, что он помнит перед катастрофой), видел такую корову! Они заметили ее из машины, остановились и вылезли на обочину шоссе — отец с похмелья, сын, у которого «дико болела голова», молодящаяся бабушка и еще одна дама, раньше работавшая в прислугах на хуторе, а теперь, в преклонных летах, ставшая модной горожанкой. Они смотрели на корову, удивляясь тому, что «голубая», оказывается, выжила, а корова спокойно смотрела на них человечьими глазами. Потом они снова сели в машину и на дикой скорости помчались в Ригу, и Юрис успел подумать, что они, четверо, хмельные и раскрашенные, никому там не нужны.
Этот юноша все же был способен здраво думать о себе и о жизни. И его сегодняшние видения, хоть и обострены болезнью, тем не менее вполне осмысленны, как и непреходящее чувство вины.
Приеде написал пьесу о вине, нуждающейся в искуплении. За неестественную, ненормальную жизнь родителей нередко расплачиваются дети. Оттого такой горький привкус у этой пьесы, он долго не проходит, а пройдя, не стирается из памяти. Трудно забыть финальную реплику матери — в ней до конца раскрыт характер, до того намечаемый как бы пунктиром. Юрис порывается уйти, он понял, что рядом с матерью всегда будет чужим. «Сначала научись переходить через двор и обратно», — вырываются у Расмы страшные, убийственные слова, в которых суть жестокой натуры, неосознанное лицемерие родительских забот. Нет, не Юрис убил тех, троих. Убивают такие, как Расма. Об этом страшно думать, но и не думать невозможно.
Приеде никому из персонажей не дал права судить других — тут нет невиновных, хотя различна степень вины. Уродливым был образ жизни, уродливы и его последствия. То, что оторвало людей от родной почвы, оторвало их и друг от друга, от большого мира, сделало слабыми и несчастными. Вот пьеса, где действительно нет просветления. Единственный свет в этой драме — проснувшаяся живая мысль Юриса, неутихающее желание понять. Автор проявил обычно несвойственную ему меру суровости, но ведь он говорит о нравственной болезни, лечение которой предполагает суровую ясность ума. Он взломал замок еще на одном тихом домике, где на первый взгляд все было так благопристойно и благоустроено. Это праведный взлом, он совершен человеком, неприемлющим мещанство во всех его формах и видах.
* * *
Итак, двадцать пять пьес о современности.
Вот уже третье десятилетие драматургия Гунара Приеде определяет на латышской сцене так называемую современную тему. Биографии ведущих режиссеров Прибалтики — П. Петерсона, А. Яунушана, Ю. Мильтиниса, А. Сатса, А. Шапиро, А. Линыня, М. Кимеле — неизбежно оказались связанными с именем Приеде. Ни разу этот автор не погрузился в историю, не принялся за сочинение сказок, не увлекся фантастикой. Как начал писать о современности, так только о ней и пишет. Тем, кто озабочен или заинтересован переменами в художнике, следует повернуть голову от литературы и театральных подмостков к жизни, к ней присмотреться. Как правило, именно там источник перемен. Меняется жизнь — меняется художник.
Кроме того, молодой драматург стал взрослым. Наблюдательный критик заметил, что если раньше Приеде говорил зрителям: «вот, какие мы», а потом, повзрослев, указывал: «взгляните, какие они», теперь он предлагает: «посмотрим вместе, что же мы есть».
А если сложить все написанное им, вдруг понимаешь, что перед тобой — своего рода летопись. В ней нет исторических событий, но есть их отражение в человеческих судьбах и отношениях. Это летопись повседневной, изменчивой и многоликой реальности, которая есть не что иное, как жизнь родной автору Латвии ни много ни мало