финалу, тем острее встает вопрос о содержании проживаемой (в некотором понимании уже как бы и прожитой) жизни. Ты вдруг с очевидной неизбежностью воспринимаешь обостренность вопросов о своем пути, его праведности или ошибочности (я беру крайние точки для лучшего понимания), его насыщенности смыслами, о которых можно смело вспоминать и на смертном одре, Любовями, отношением к близким, детям, внукам, природе, самой жизни. То, что в детстве было проекцией и мечтой, в зрелости – обыденностью и рутиной, к моменту финала – становится насущной необходимостью той самой рефлексии, какая неизбежна для всякого человека, претендующего на это высокое имя.

Художество, творчество в принципе, и люди, какие погружены в творческий процесс, с другой как бы стороны, вот, как и мы, филологи и философы, получают фантастическую возможность приладить к собственной жизни опыт проживаемых других жизней – и каких: великих, гениальных.

С моей точки зрения, как я это ощущаю сейчас, сегодняшнее умаление вербальности современной культуры (причем, не просто умаление, но и искажение всего континуума слов, данного человеку, скажем, в текстовой переписке, в мейлах), приводит к ментальной катастрофе. Человек, по существу, наблюдая какой-то объект, может всего лишь сказать: я его вижу, но описать словесно он уже не в состоянии, а главное, культурная и когнитивная ситуация делают этот процесс ненужным и бессмысленным. Вместо письма, открытки, записи в дневнике – человек делает фотографию {селфи с каким-нибудь несуразным, большей частью, комментарием) и на этом заканчивается его контакт с действительностью. Так как это взаимообменный процесс, то происходит угасание ментальных и когнитивных способностей человека, связанных с аналитикой, чувственным, эмоциональным отношением к жизни. Так называемая роботизация человеческого существа меняет человеческую природу. И, похоже, главным отмирающим органом его целостного организма становится его сознание, ум. Его, по сути, некуда и не к чему приладить – это тебе не рука, не нога, не пенис с вагиной, не система пищеварения.

Вопросы красоты, гармонии вообще не встают перед человеком в этом случае: победительной становится рациональность, прилаженность человеческого тела к окружающей среде.

– Твоя относительная мизерабельность давно известна читателям твоих книг. Судя по всему, ты мало веришь в то, что современное поколение хоть в чем-то повторит, к примеру, твое, возраставшее в тиши брежневского застоя, не знавшего войн поколение и стремившееся, как ты утверждаешь, к «добру и свету»?

Сильно сказано, ничего не скажешь. Стоит, правда, напомнить, что и война (афганская) была, и эмиграция в значительных количествах людского материала – от гениев до обыкновенных людей, и преследование инакомыслящих. Конечно, не в таких объемах, как в предшествующие времена, но было всякое.

Это время как исторический период никак не обозначено. Обычно определяется именно что словами – эпоха застоя, но никакого отдельного значимого обозначения, как «шестидесятники», нами не было получено. (Частично я восполняю этот недостаток в данной книге, в ее первом разделе, здесь же уточню некоторые нюансы). По сути, оно стало тем поколением, которое предрешило конец советского проекта и существовало как бы в двух исторических периодах: советском и ранне-капиталистическом. Оно, после революции 1917 года, оказалось самым разорванным поколением. С одной стороны, оно как бы и нарушило тот привычный для России большой исторический цикл, когда почти каждое поколение русских людей проходит через войну, причем чаще всего, та является при этом экзистенциально важной для государства. И тут не до личных предпочтений или персональной жизненной параболы: Отечество в опасности! Здесь же все было по-другому, совершенно непривычно для нашего брежневского поколения. Конечно, исторически можно разглядеть параллели со Смутным временем, но как заставить «гены» вспомнить это?

Это поколение не только разорвалось пополам, но и оказалось ментально сломанным. Не буду описывать ужасы первых лет постсоветского существования, когда сотни тысяч (в основном цветущего активного возраста, хорошо образованных) людей вымирали от невозможности найти себя в новой жизни, прокормить семью, просто обнаружить какую-то перспективу в жизни. Инженеры, конструкторы, профессора, преподаватели вузов, библиотекари, музейщики, да и учителя, внезапно оказались на задворках нового социума, самой жизни и никак не могли обнаружить свое место в данной социальной формации.

На поверхность выплыли бандиты, теневые миллионеры, просто преступники по генетической предрасположенности, ну и так далее.

– И к чему же ты это рассказывавшие? Мы же далеко ушли от того переломного времени.

Не совсем так. Мины, заложенные под старым обществом, до сих пор попадаются людям с советским менталитетом, продолжают взрываться у них под ногами, достаточно посмотреть на Украину, Закавказье и Среднюю Азию. Уже тогда пролилась кровь, и совсем немалая, как кажется сейчас, на расстоянии, но главное заключается в другом – определился тренд вымирания «стержневого» населения, какое представляет костяк любого здорового общества – квалифицированных рабочих, всей номенклатуры инженерно-технических работников, погибла, по существу, старая советская интеллигенция, какая стала могильщиком (в определенной степени) и самого советского строя и самое себя, так как новый тип социума был ей враждебен априорно, онтологически. И вот здесь я хотел бы сказать именно о том пласте колоссальных ментально-культурных знаний, какие были накоплены в советском обществе в его «загнивающий», застойный период. Сейчас трудно вообразить, но показанная в те стародавние времена по ТВ встреча в Останкино с выдающимся деятелем культуры вызывала неподдельный интерес миллионов людей. Эти встречи смотрели, о них говорили, писали, на них как-то и воспитывались их смотрящие субъекты советской эпохи (не будем даже и сравнивать с беспредельной пошлостью средств массовой информации сегодня, какие даже и в электронном варианте невозможно читать без зубной боли, так как количество грамматических ошибок превышает всякого рода допустимые пределы даже для семиклассника брежневской школы). Наше поколение стало последним массово грамотным, образованным, культурно насыщенным поколением в России.

А если вернуться к той теме, какую я затронул выше – о выдающихся фигурах позднесоветской эпохи, то появление таких интеллектуалов и громадных фигур вроде Аверинцева, Лосева. Бахтина, Михайлова и других, упомянутых выше, в принципе уже и невозможно в таком масштабе, как это было раньше. Как отдельные прорывы, как исключение – да, но как линия развития культуры и, соответственно, оказания влияния на социум, культурную и интеллектуально жизнь среднего человека – нет, это уже невозможно.

– Да, конечно, мы вступаем в цифровую эпоху, мы все перешли в другую цивилизацию, а ты призываешь нас остаться в старой, какая, прошу прощения, никому не нужна.

Допустим, что Ты, мой двойник, прав. И мы другие, совсем другие. Но что это означает в общечеловеческом смысле. Давай посмотрим на историю общечеловеческой цивилизации как на историю жизни одной большой семьи, какая в силу каких-то причин оказалась на данной планете и поставлена в