С годами сексуальное влечение ослабевает, а душевные связи укрепляются. Дон умер прежде, чем мы пересекли эту границу, а с Кириллом я испытала сердечную близость вполне. Нам с лихвой хватает положительных эмоции, и все же отношения если не изменились, то плавно перетекли в другую стадию. Я легко переживаю трансформацию тела, не очень настойчиво стараясь скрасить возрастные недостатки.

Кирилл, напротив, относится к себе серьёзно, он человек правил. По утрам делает гимнастические упражнения, обязательно измеряет давление крови, следит за уровнем холестерина, кислотностью желудка и ещё какими-то показателями, которые меня мало волнуют. Покупает определённый набор продуктов, всё парит и варит, чего я терпеть не могу. Может, и полезно, но невкусно.

Хуже всего, что Кирилл почти не общается с друзьями, ему хватает моего присутствия. А меня тянет на люди, я упорно зову гостей не только по праздникам и дням рождения, но по любому поводу. У меня ещё много подруг, и я с ними часто общаюсь. Готовить не слишком люблю, но денег достаточно, чтобы делать заказы в ресторане, и мне нравится удивлять изысканным меню. С недовольством, которое, как ему кажется, он успешно скрывает, Кирилл терпит эти нашествия.

Однажды, после встречи Нового Года – а я всегда, пока были силы, отмечала ёлочный праздник с размахом – мы с Кириллом долго прибирались и мыли посуду – терпеть не могу, когда грязные тарелки остаются на ночь в раковине. Наконец угомонились и погасили свет, как вдруг муж неуверенно сказал:

– Вроде сердце прихватило. Принеси, пожалуйста, нитроглицерин.

На то оно и сердце. Поболит и перестанет. Вставать ужасно не хотелось. Так устала.

– Может, возьмёшь сам? – пробормотала я в подушку.

– Ты меня плохо слышишь, – сказал муж незнакомым голосом, и я вдруг с ужасом подумала, как он одинок. Кирилл не заслуживает такого отношения. Я же люблю этого замечательного человека! Вот высплюсь и завтра начну любить ещё сильнее.

Но любить его живым мне больше не выпало.

4 октября.

Каждый день, а то и ночь, путешествую по лабиринтам памяти, воссоздавая свой мир. Судя по количеству перечёркнутых дней календаря, я сильно увлечена занятием, призванным упорядочить мысли и привнести в мою жизнь хоть какой-то смысл. Пытаюсь нащупать что-то важное, кажется, вот оно – совсем близко, а не даётся, ускользает. Пора подготовиться, чтобы не стоять в растерянности перед Небесными Вратами. Вдруг уставший от несякнущей очереди Святой Пётр проморгает мои грехи и избавит от общения с завзятыми жуликами и врунами, испускающими на сковородках едкий запах подгорелого жира.

И я увижу Кирюшу. Он закончил земной путь, но не исчез, просто ушёл туда, где нет подлости, ревности, стяжательства, скуки и жгучей скорби одиночества. Там собрались замечательные души, с которыми интересно и спокойно. Я бы хотела попасть к ним в компанию. Если повезёт. Но пока я здесь. В который раз ставлю цель – дожить отпущенное достойно, не ожидая, что тебя пожалеют и погладят по головке. Дожить – значит победить человеческую природу, которая в изоляции от близких доживать не хочет. Пиррова свобода.

Дон освободил меня быстрее. Тогда живительные силы мои ещё были обильны, потом Кирилл удивлял необъятной любовью, родилась Катенька… Да и прожили мы с Доном в три раза меньше. К Кириллу я приросла крепко, и меня преследует ощущение, что он где-то рядом. Выдвигаю в первый ряд задвинутую хрустальными вазами на серванте редкую фотографию ещё не старого, крепкого Кирилла: отдыхает на скамейке в парке, выставив вперёд ногу в мягком сером ботинке, большая ступня чуть развёрнута внутрь. Я знаю привычки этого тела: он долго сидеть не будет, встанет и пойдёт, размашисто шагая. Гляжу и думаю: если его нет, почему я должна быть? Хочется зажать ладонями уши и бежать, спотыкаясь от бессилия, бежать туда, где счастливое прошлое оживёт и станет настоящим.

Расставила его фотографии по всем комнатам, что создаёт иллюзию присутствия. Вот он входит в лоджию, падает ко мне на постель и любит нескончаемо долго. Моё старое больное тело вновь становится легким, молодым, я уже ощущаю, как возвращается упругость щёк и блеск глаз. Меня переполняет радость.

Оказалось, это сон. Кирюша приходил или нет? Или не уходил никогда? Истошно лает собака, вынувшая меня из уютного забвенья. Там, в глубине и темноте отсутствовало нечто, вызывающее щемление сердца, там действительно ничего не было, поэтому я чувствовала себя защищённой от новой боли и наскучившего повторения мыслей. Возвращение имеет привкус печали. Жаль собственной жизни, как последней разбитой чашки из антикварного сервиза. Привычен простодушный вопль: «На кого ты меня покинул?!» Плачь Ярославны будет почестнее. Впрочем, на то она и Ярославна – на заборе, на виду. А мы, историей не помеченные, никому неинтересные, льем пустые слёзы в своём углу о себе.

Лежу и слушаю, как свежий ночной ветер хозяйничает во дворе, сдувая жёсткие вечнозелёные листья и мусор с бугорков в ямки. Небо начинает светлеть.

При жизни Кирилла я изредка ходила в церковь, потом перестала вообще, чтобы не множить ложь и не отягощать совесть ещё большим грехом. Верить в Бога хочется, но жить по Его заповедям трудно, всё время их нарушаешь, и это отравляет сознание. Теперь тем более нечего просить, Кирюша и без моих молитв устроен там по пятому разряду. Но вернись хоть на мгновение! Меня душит нежность, не отданная до конца. Теперь я готова обнять его крепко-крепко. Почему не делала этого прежде, когда он ждал? Господи, скажи мне, кто я? Последняя сволочь.

Снова и снова хожу по кругу, с неутолённым желанием. В который раз перебираю самые мелкие подробности совместной жизни. Она кажется нереальной, выдуманной – так неправдоподобно велика пропасть времени, образовавшаяся после того, как каталка безвозвратно увезла мужа в операционную. Вспоминаю мои не всегда пристойные потуги приспособиться к новым условиям бытия, в которых печали больше, чем радости.

Как забыть о потерянном времени? Кирилл расходовал его рационально, упрекая меня в растрате этой самой большой драгоценности жизни. Я раздражалась – люди не властны над временем. Напрасно думать, что мы им владеем, как раз наоборот, время владеет нами. Сколько его тратится безвозвратно в ожидании троллейбуса, в очередях к врачу, у кассы магазина, во влажном томлении бессонной ночи… Собрать простои в кучку – получится ещё одна жизнь. Однако если наполнить её только значительными событиями без прочерков, без права сесть на камень в пустыне, призадумавшись о смысле сущего, то не захочется ли послать всё к чёрту?

Моё