Джеймс посмотрел на пухлые ручки и ножки (младенческие ножки всегда наводили его на мысль о лягушках) и кивнул.

– Действительно, ребенок выглядит упитаннее, чем большинство тощих младенцев, которых я крещу в здешних краях. Ты не согласишься понянчить ее, пока я найду на кухне чистую ткань, чтобы заменить это безобразие?

– Само собой, – ответил Амброз. – Я всегда любил детей, и они отвечали взаимностью. Иди сюда, моя маленькая, – сказал он после ухода Джеймса.

Когда Джеймс вернулся, порывшись среди белья и разорвав пополам простыню, безупречно выстиранную миссис Каванаг, малышка смотрела на Амброза, который что-то тихо шептал ей.

Джеймс прислушался и широко улыбнулся.

– Ты говоришь с ней на латыни?

– Разумеется. Учиться никогда не рано, да?

– Можешь обращаться к ней на любом языке, если это успокаивает ее, а я пока займусь другими делами. Нам нужно поднять ее и положить на полотенце, чтобы я мог сполоснуть ее.

– Давай я подержу…

Джеймс с неподдельным удивлением смотрел, как Амброз поддерживает голову ребенка одной рукой, а другую просовывает под спину и осторожно кладет девочку на полотенце, которое священник расстелил перед очагом.

– Похоже, ты действительно умеешь обращаться с малышами, – заметил он.

– Почему бы и нет?

– И то верно. А теперь я попробую запеленать ее, хотя раньше я этого никогда не делал.

Пока Амброз продолжал разговаривать с девочкой, на этот раз по-гречески, Джеймс ополоснул малышку, обернул тканью и умудрился закрепить концы оторванного куска простыни над ее животом.

– Пока сойдет, – заключил он, завязав узелок над ее пупком.

– В корзине не было никакой записки? – поинтересовался Амброз. – Или какого-то намека на личность матери?

– Едва ли, но… – Джеймс встряхнул одеяло, в которое была завернута новорожденная, и на пол выпал маленький предмет. – Ух ты! – ахнул Джеймс, наклонился и поднял его.

– Это кольцо? – спросил Амброз.

Они вместе подошли к настолькной лампе, чтобы рассмотреть предмет, лежавший на ладони Джеймса. Это и впрямь было кольцо с маленькими изумрудами в форме звезды вокруг центрального алмаза.

– В жизни не видел ничего подобного, – выдохнул Амброз. – Семилучевая звезда, и изумруды такие яркие и прозрачные… Это не дешевая бижутерия, Джеймс, а настоящая ручная работа.

– Вероятно, мать из обеспеченной семьи, а это плод запретной любви, от которого она решила избавиться в страхе перед родительским гневом, – предположил Амброз.

– Ты явно читаешь слишком много романтической прозы, – поддразнил Джеймс. – С таким же успехом кольцо могло быть украдено. Но независимо от происхождения я сохраню его в надежном месте.

Он взял маленький ключ и достал из ящика стола кожаный кошель, где хранил серебряный крест, подаренный родителями на день его рукоположения. Положил кольцо рядом с крестом и отошел к книжному шкафу, где отпер потайной ящик под одной из книжных полок.

– Здесь ты прячешь виски от миссис Каванаг? – хохотнул Амброз.

– Да, а также другие вещи, не предназначенные для ее глаз, – сказал Джеймс. Он положил кошель в ящик и повернул ключ в замке.

– Одно можно сказать с уверенностью, – заметил Амброз, глядя на малышку, тихо лежавшую на полотенце. – Эта маленькая девочка – особый ребенок. Она очень внимательная.

Однако даже нежные увещевания Амброза больше не действовали, когда малышка поняла, что проголодалась, и снова начала кричать. Амброз взял ее на руки и попытался укачать, но безуспешно.

– Девочке нужно материнское молоко, на худой конец любое молоко, – сказал Амброз. – А его у нас нет. Что нам теперь делать, Джеймс? Украсть ближайшую корову и сунуть вымя ей в рот?

– Понятия не имею, – беспомощно вздохнул Джеймс. – Мне нужно связаться с отцом Нортоном из Бандона и выслушать его предложения.

– Я спрашиваю не о ее дальнейшей судьбе, а о том, что делать сейчас! – Амброз повысил голос. – Как может такая крошка так громко кричать?

Когда оба находились на грани паники, в дверь кабинета постучались.

– Кого сюда принесло в такую рань? – требовательно спросил Амброз.

– Должно быть, это Мэгги, моя домашняя прислуга, она приходит, когда у миссис Каванаг выходной день. Входите! – крикнул Джеймс.

За дверью появились изумрудно-зеленые глаза на бледном лице, усыпанном веснушками. У женщины были роскошные рыжие локоны, ниспадавшие на плечи и повязанные платком.

– Здравствуйте, отец…

– Заходите, Мэгги, заходите, – сказал Джеймс. – Как видите, у нас гостья. Ночью ее оставили в корзинке у меня на крыльце.

– О нет! – Глаза Мэгги потрясенно распахнулись.

– Вы знаете… знаете ли вы местных девушек, которые могли бы, хм…

– Оказаться в интересном положении? – закончила она.

– Да.

Мэгги нахмурилась, задумавшись, и Джеймс увидел признаки будущих морщин на ее юном лице, оставленных физическими тяготами той жизни, которую она вела. Он знал, что у нее дома четверо детей и что она снова беременна. А еще он заметил, как покраснела кожа вокруг ее глаз; это означало, что она недавно плакала, у нее под глазами залегли темные круги.

– Нет, отец, я никого не припоминаю.

– Вы уверены?

– Уверена, – ответила она, глядя ему в глаза. – Эту малышку надо покормить, – добавила она, хотя это было очевидно. – И нормально заправить пуповину.

– Вы знаете кормящих матерей по соседству, которые были бы готовы принять еще одну малышку, пока мы не подыщем место для нее? То есть если мы не сможем найти ее мать.

Наступила пауза, Мэгги смотрела на Джеймса.

– Я…

– Да, Мэгги?

– Ох, отец…

Мэгги закрыла лицо ладонями.

– Мой младенец отошел к Богу только вчера, поэтому…

– Мне очень жаль, Мэгги. Я должен прийти и прочитать заупокойную молитву над ним. Почему вы мне не сказали?

Когда Мэгги подняла голову, Джеймс увидел страх в ее глазах.

– Пожалуйста, отец! Я должна была рассказать вам, но у нас нет денег на надлежащие похороны. Понимаете, она родилась на месяц раньше срока и испустила свой последний вздох внутри меня, так что… – Мэгги судорожно вздохнула. – Мы… положили ее под дубом на нашем поле, рядом с братом, который умер так же. Простите, отец, но…

– Пожалуйста, – в ушах Джеймса звенело от криков младенца и от того ужаса, о котором только что рассказала Мэгги, – нет надобности просить прощения у меня или у Бога. Я приду на ферму и отслужу мессу о спасении души вашего ребенка.

– Правда?

– Совершенная правда.

– Ох, отец, не знаю, как и благодарить вас за это. Отец О’Мэлли сказал бы, что душа ребенка обречена на адские муки, если он не похоронен на освященной земле.

– А я вам скажу, что, как Божий посредник на земле, я не допущу этого. Значит, Мэгги, у вас есть… молоко?

– Да, отец. Оно приходит так,