— Зато перемен желаем мы.

— Это ты их «желаешь»… Для меня слово неподходящее. Я сам — часть этих перемен. Часть силы, которая рано или поздно указывает людям новый путь. Можно даже сказать, что я — самая суть перемен.

Пожалуй, впервые Ишмур заговорил об упорядоченном и хаотичном настолько конкретно. Речи, которые он вёл в тайном обществе, были куда более осторожными. Фелипе уже почти ощущал готовность понять то, что слишком рано объяснять другим. Ну а пока — набрался смелости для вопроса.

— Зачем мы пришли сюда, Ишмур?

— Я хотел поговорить… Но не с кем.

— Мы ведь здесь одни.

— Именно. Я хотел поговорить с тем, к кому приходят в подобные места.

В голове Фелипе мелькнула страшная догадка: пугающая всеобъемностью и безысходностью. Неужели?.. Голос учёного дрожал:

— То есть… вы хотите сказать… что Творца Небесного нет?

— Он безмолвствует.

Это были слова, способные напугать любого. В самые тёмные времена, в разгар войн и эпидемий, некоторые позволяли себе говорить: Творец Небесных отвернулся от людей. Одни тем оправдывали свой отказ от веры — а значит, и от диктуемых ею заповедей. Другие, напротив, подобными речами призывали к истовым молитвам о спасении.

Но так или иначе — это были пустые разговоры. Ни простой человек с крестиком на груди, ни высший церковный иерарх никогда не видели Творца Небесного. И не слышали его голоса. Они были совершенно равны в неспособности судить, присутствует ли Всевышний рядом.

А вот Ишмур судить об этом, вполне вероятно, мог.

— Что это значит?

— Не так уж много. Нам важны человеки.

Фелипе было трудно понять картину, которая вдруг обрела новую линию координат. Он, будучи искушённым в богословии, прекрасно понимал суть Света и Тьмы. Теология этой вечной борьбе и была посвящена: в масштабах от всего мира до конкретной души.

Как пересекалась эта простая картина с двумя ориентирами, лежащими в совсем иной плоскости — с Порядком и Хаосом? Учёный догадывался, где в этой системе стоит Ишмур. Конечно, он не имел отношения ни к Свету, ни к Тьме. И тем более, говоря о переменах, являлся противником Порядку.

Но как Творец Небесный и Нечистый, если в действительности существуют, отнеслись бы к Ишмуру и людям, которые пойдут за ним? С одной стороны, Фелипе де Фанья был готов предположить: Свет и Тьма, привычные каждому категории, составляют собой Порядок. Но обычный богослов, очевидно, сказал бы иначе. Любые перемены в мире он назвал бы или добром, или злом — а потому определил бы в союзники Ишмуру или Творца Небесного, или Нечистого.

Так много вопросов, так мало ответов! Фелипе де Фанья ничего не произнёс вслух, но Ишмуру его мысли всё равно оказались слышны.

— Не забивай себе голову Светом и Тьмой. Для нас между ними почти нет разницы.

— Почти?

— Тот, кто должен быть здесь, молчит. Те, кто призван служить ему, уже давно претворяют только собственную волю. Однако вот Тьме по-настоящему служить не перестали… Встань здесь.

Фелипе повиновался, встав лицом к стене. Из-за спины послышался скрежет: Ишмур передвинул что-то. Тусклый свет пришёл в движение, тени изменили форму. Значит, старец разместил позади учёного тяжёлый напольный канделябр. Осветив стену, свечи ярко очертили на ней тень Фелипе.

И не только его тень.

К своему ужасу, рядом с собственной фигурой Фелипе де Фанья увидел и другие. Женские. Силуэты тех, кого в часовне не было. От неожиданности он закричал: вопль раскатился по залу, наверняка потревожил монахов, однако на это учёному было плевать. Он обернулся, но зажмурившись — и едва заставил себя поднять веки.

Нет, никого больше за спиной не было: только Ишмур. Видение. Наваждение. Что-то подобное. На лбу выступил пот, и напрасно Фелипе старался унять дрожь в пальцах.

— Они, Фелипе, будут цепляться за Порядок изо всех сил. И не только в силу своей естественной природы… Но также потому, что в молчании со стороны Света — шанс Тьмы на полную власть. О, не сомневайся: из их лживых уст польются самые сладкие, самые убедительные речи о том, сколь ценен Порядок и как страшны перемены! Они пойдут на всё, что в их силах… Но мы справимся. Ты не должен бояться этих женщин. Знай: они сами в страхе. О да! Дрожат, словно листья в их мрачном лесу.

Теперь учёный понимал гораздо больше. Конечно, далеко не всё — и может, это к лучшему, потому что таковое понимание совсем не радовало. Не только людям, боящимся перемен, ему предстоит противостоять. Старец сказал «женщины», но Фелипе сразу догадался: он видел не людей. Лишь тех, кто выглядит подобно людям.

И хотя Ишмур велел не бояться, исполнить его наказ было затруднительно.

— Вы спрашивали, во что я верю… Я твёрдо верю в одно, Ишмур: перемены нельзя остановить.

Старец ничего не ответил. И мускулом на лице не повёл: лишь развернулся и направился к выходу. Фелипе остался наедине со своими размышлениями.

А дома, едва запершись в кабинете, учёный бросился записывать. Перо выскальзывало из пальцев, чернила оставляли на бумаге безобразные кляксы, но ему было всё равно. После Фелипе открыл драгоценную книгу. Казалось, будто в убористых строках стало куда больше понятного, чем прежде.

Он уснул прямо за рабочим столом.

Глава 11

Нанятая карета была довольно дешёвой и рессор не имела — а потому неприятно подпрыгивала на булыжной мостовой. Зато вместе с ней подпрыгивала и солидная грудь молодой балеарки, что представляло собой приятное зрелище.

Фидель был пьян, но ровно настолько, чтобы не потерять контроля над собой и ситуацией. Большего он себе обычно не позволял. Весь вечер тайных дел мастер кутил там, куда пускали людей простых, но где имело смысл платить дорого. Иного досуга у Фиделя почти не имелось. Либо упражнения в фехтовании и стрельбе, либо это. Сегодня был такой вечер, когда эспаду в руки брать не хотелось, а вот женские округлости — очень даже.

— И что же я могу сделать для королевства?.. — промурчала девушка, пальцы которой уже совершенно ничего не стеснялись.

Фидель точно помнил, что не сболтнул ей лишнего. Напел про мирную государственную службу.

— Многое, радость моя. Вот приедем — и узнаешь.

День выдался какой-то дурной, и Фидель чуял недобрые предзнаменования. Шутка ли: с утра его потянуло в церковь! К подобному тайных дел