Что еще? Постепенная либерализация режима по мере его укрепления, хотя, по мнению его врагов, далеко недостаточная, подготовка демократического преемника-монарха, позволившая осуществить демократическую «перестройку», после которой стало возможным вести затяжную борьбу за вынос тела каудильо из построенного им мемориала по требованию тамошнего «Мемориала». Примерно как у нас с Лениным и Мавзолеем. И возражения там примерно такие же: мертвых не воскресить, а нацию снова раскалывать незачем, ибо на стороне Франко тоже была (и есть) большая часть страны…

А лучше ли бы пришлось Испании, да и всему миру, если бы победили «красные» (среди которых было еще и множество троцкистов, анархистов…), – большой вопрос, на который вследствие трагизма социального бытия точный ответ в принципе невозможен. Но лично моя интуиция на него отвечает: ох, не лучше!..

Наверняка с тенью Франко политики будут бороться до тех пор, пока на этом можно что-то заработать, а идеалисты, считающие, что мир и относительное будущее процветание нельзя основывать на убийствах, и вовсе никогда не простят ему пролитой крови. И будут правы. Прощать можно лишь свои страдания. Жаль только, гипергуманисты редко вспоминают о крови, пролитой побежденными: победитель в их глазах отвечает за все.

Хемингуэй истребление фалангистов на площади над обрывом изображает с хемингуэевской силой, наделив рассказчицу Пилар, как и многих любимых героев, своей стилистикой. Но для «народа» Роберт Джордан тут же отыскивает оправдание: они необразованные, а те-то воображают себя благородными идальго! Но скажите на милость, какое образование требуется, чтобы понять, что нельзя забивать цепами и резать серпами людей, которые, собственно, еще ничего не совершили, а только принадлежат к враждебной партии? Этого что, прямо-таки негде было услышать?

Своим соратникам прощать самые страшные и подлые злодейства, если они идут на пользу высшей моноцели, – разве не в этом заключается логика фашистов всех цветов? О жестокостях и жертвах в романе размышляет не один Роберт Джордан – об этом задумываются и самые простые умы. И все приходят к одному: иначе победить нельзя. И они правы: действительно нельзя. К этому выводу приходят все – левые, правые, красные, черные, голубые…

Так что же его порождает, фашизм? Капитализм, социализм, национализм, клерикализм? Фашизм порождает война. Война всех превращает в фашистов – и антифашистов тоже. Фашизм есть перенесение принципов и ценностей войны на мирную жизнь, фашизм – либо наследие прошедшей войны, либо приготовление к будущей.

И кому же было легче выбраться из-под власти военной простоты – испанскому фашизму или советскому антифашизму? Мирная жизнь привела к тому, что постепенно выбрались и те, и другие: спокойная мирная жизнь – единственная надежная профилактика фашизма. Кто отойдет дальше от войны или ее угрозы, тот отойдет и дальше от фашизма.

В июне 1937-го на Втором конгрессе американских писателей в своей программной речи «Писатель и война» Хемингуэй произнес многократно впоследствии цитируемые слова: глядя на героическую борьбу республиканцев («Испанский дневник» Михаила Кольцова прямо-таки набит сценами их отчаянной трусости и запредельного бардака), «начинаешь понимать, что есть вещи и хуже войны. Трусость хуже, предательство хуже, эгоизм хуже». Я думаю, певец героического пессимизма здесь впал в оптимизм, – хуже войны нет ничего. Ибо война рождает трусость, предательство и эгоизм в масштабах, немыслимых в мирное время. Собственно, сам Хемингуэй это и продемонстрировал в образе умного и подлого Пабло: ведь именно Пабло довел операцию по уничтожению моста до победного конца, именно он привлек недостающих людей и лошадей для отхода. А потом сам же и перестрелял привлеченных, чтобы не делиться лошадьми: Боливару не вынести двоих.

В той же речи Хемингуэй выносит приговор фашизму и указывает методы борьбы с ним с тою же военной простотой: фашизм это опасный бандит, «а усмирить бандита можно только одним способом – крепко побив его». Увы, у бандитов в отличие от фашистов нет образа коллективного, национального будущего, у них есть только личная алчность и личный апломб. А испанский фашизм был порожден именно «битьем», десятилетиями бесчисленных локальных стычек. «Усмирила» же фашизм лишь его победа.

Короче говоря, хочешь избегнуть фашизма – всеми силами избегай войны и даже предвоенной истерии, – совет, который гораздо легче дать, чем исполнить, поскольку все современные массовые войны начинаются и ведутся в состоянии коллективного психоза. А психоз – это прежде всего утрата критического отношения к своему состоянию. Когда-нибудь психиатрическая история, давно ждущая своего разрабатывания, возможно, выявит даже и физиологические особенности военных психозов. Хотя, может быть, и они сведутся к обычным, бытовым симптомам, порождаемым длительной тревогой и беспомощностью.

А насколько глубоко в предвоенной Испании зашел психоз взаимной подозрительности, лучше всего показывает такой эпизод. В 1936 году в Мадриде разошлись бредовые слухи, будто монахи раздают пролетарским детям отравленные конфеты. Зачем, для чего, в конце концов, если уж церковь прислужница эксплуататоров, то ей совершенно ни к чему уменьшать поголовье эксплуатируемых. Их желательно привести к покорности, не более того, а уж отравление детей никак не может способствовать умиротворению их родителей! Казалось бы, очевидно. Но у психотиков собственная, бредовая очевидность, – разъяренные «пролетарии» перебили множество монахов и священников.

Так что остановить войну могли бы, пожалуй, разве что массовые инъекции галоперидола.

Так же просто, по-военному Хемингуэй высказывается по теме «литература и фашизм»: «Фашизм – ложь, и потому он обречен на литературное бесплодие». Не только фашизм, литературу не может породить никакое политическое течение, поскольку политика одна из низших сфер человеческой деятельности, где борются за самые что ни на есть земные массовые ценности, за собственность и власть, а царство литературы не от мира сего, ее назначение противостоять земной мерзости и земной жестокости. Что, литературу эпохи так называемого капитализма – всех этих Стендалей, Бальзаков, Сартров, Теккереев, Диккенсов, Фолкнеров, Хемингуэев – породила какая-то специальная капиталистическая политика? Нет, она всего лишь позволила им вырасти и разрастись тем, что не вмешивалась в их работу. А если бы сам Хемингуэй подчинил себя антифашистской политической целесообразности Роберта Джордана, то ни за что бы не написал свой, выражаясь его языком, чертовски сильный роман. Он бы не стал дискредитировать политическое руководство интербригад в лице Андре Марти («коней на переправе не меняют»), не стал бы дискредитировать «своих», изображая творимые ими зверства, не стал бы писать о бардаке, о неспособности республиканцев хранить военные тайны, а наваял вместо этого что-нибудь в духе незабвенного социалистического реализма: мужественные и благородные солдаты под мудрым партийным руководством.

Хемингуэй не позволил политике вмешаться в свое творчество и победил. А победившее фалангистское