Шрифт:
Закладка:
— Ужас! — Елишка крепче прижалась к груди Льва. — Мне так страшно! Какой тёмный, старый, зловещий замок!
— Почему же эти кости не погребут, не предадут земле? — спросил Лев.
— Преданье одно есь. Ворожея, армянка, вещала отцу твому, княже. Мол, еже закопают кости сии, то падёт Галич и изгибнет вся Русь Червонная.
— Вот что, боярин. Пойдём-ка давай отсель. Посвети нам, — приказал Лев, с насторожённостью озираясь по сторонам. — Ступай наперёд. Иначе заплутаем тут, вовек из этих лабиринтов минотавровых не выберемся.
Наверху, в палатах, было шумно, по лестницам сновали челядинцы, носили одежды и посуду.
— Стольный град! Дворец Осмомысла! — задумчиво пробормотал Лев. — Нет, гранд принцесса, у меня во Львове лучше. Здесь — старина, каждый угол прошлым дышит. А там всё свежо, ново. Случайно ли и отец мой, и брат Шварн здесь в Галиче, почитай, и не жили, и не бывали вовсе. Угасла слава града этого, угасла.
Елишка соскочила на пол, убежала в бабинец. Вскоре оттуда до слуха Льва донеслись звонкие девичьи голоса. Елишка выбежала на лестницу, перегнулась через перила, за ней следом показались Изяслава, падчерица волынского князя, и Елена, дочь покойной княгини Альдоны. Обе девочки в последнее время сильно сдружились с богемской принцессой и всюду сопровождали её.
«Елену Варлаам просил призреть. Говорил, Альдона перед смертью назначила его опекуном своей дочери. Вот и татарку ту, Сохотай, Варлаам посоветовал в свиту княгини определить. Это добро. А Изяслава загостилась. Пора бы ей во Владимир воротиться, да Елишка попросила и её в Галич свозить». — Лев рассеянно смотрел, как девочки весёлой стайкой бегут ему навстречу.
— Ну, племяшка! — Лев заключил в объятия тихую, как мышка, малорослую Елену. — Каковы успехи твои? Латынь-то учишь? И греческий тоже? Учителя тебя хвалят. Ответь-ка. Псоми — что значит по-гречески?
— Хлеб, — смущённо опустив голову, промолвила Елена.
— Махи?
— Битва.
— Полихронион?
— Многие лета.
— Похвально. Ну, ступай. — Лев чмокнул племянницу в щёку.
«На Шварна вовсе не похожа. Зато излёт бровей, как у Альдоны. Да и на лицо вылитая дочь Миндовга, только темней». — Лев глянул вслед выскочившим на крыльцо юницам.
Он поднялся к пресвитеру Измаилу, который недавно приехал из Сарая и теперь по просьбе князя учил молодых княжон разноличным языкам, осведомился, каковы успехи воспитанниц.
— Особо отмечу Елену, дщерь брата твово Шварна, — изрёк темноглазый чернобородый пресвитер. — Вельми к ученью способна. Княгиню твою, как ты и велел, обучаю отдельно. Сметлива крулевна, да токмо вертлява излиха, капризна. Иной раз расшалится тако, что уж и не ведаю, как с ею быти.
— Ты мне о том говори, отец. Я вот ей покажу, как учителей не слушать! — Лев усмехнулся.
«Вот девка! Никакого покоя от неё!» — Он оставил келью Измаила и через гульбище и винтовую лестницу проследовал к себе. Узкий и длинный покой напоминал Льву его любимую палату в башне Перемышльского дворца, где он долгими часами вынашивал свои честолюбивые планы. Вроде и не так давно было, а сколько всего после нахлынуло!
За окном забарабанил дождь. Внизу ревел вспученный Днестр. Ныли старческие кости. Лев утонул в мягком парчовом кресле, закрыл глаза. Завтра ему опять предстоит с утра заниматься судебными тяжбами, а пополудни он продолжит осмотр дворца, даст указания, где что подновить. И надо будет ещё назначить нового управляющего. Гремислав излиха ветх.
Покой Льва нарушила влетевшая в палату Елена-Святослава. За ней следом вошла, шурша тяжёлыми одеждами, Эрнестина.
— Ну и ливень же припустил! Такой сильный! — Богемка, стряхнув влагу с плаща, не раздеваясь, запрыгнула на ложе. Старая мамка присела на стульчик рядом.
— Ой, слушайте-ка! — Елишка подняла вверх палец. — Стонет как будто кто.
— Володислав Кормилитич, — насмешливо заметил Лев.
— Зря смеёшься. — Елишка с серьёзным видом нахмурила лоб. — Мне вот как-то не по себе стало. И на небе тучи какие чёрные.
Откуда-то снизу раздался приглушённый вой, похожий на волчий.
Женщины испуганно вскрикнули.
— Этот Гремислав наболтал невесть чего, а мы уши развесили. Какая-нибудь собака воет. Или ветер в щелях задул,— проворчал Лев.
— Мне сегодня рассказала одна боярыня, что здесь перед дворцом сто лет назад сожгли одну ведьму. Это правда, принц Лео? — спросила Эрнестина.
— О Господи! — Елишка, испуганно вскрикнув, всполошно положила латинский крест.
Лев недовольно скривил уста. Богемка никак не привыкнет креститься, как подобает православной. Свычаи и обычаи немецкие!
— Да, была такая ведьма. Её звали Анастасией. Она была любовницей князя Ярослава Осмомысла, — пояснил Лев. — Её сожгли бояре. И, сказывают, верховодил ими этот же Володислав Кормилитич.
— За что ж её? — осведомилась Елишка.
— Одним словом не ответить. В общем, восхотели бояре быть над князем, навязать ему волю свою. Вот и объявили Анастасию ту колдуньей. Приворожила-де она князя.
— А когда это было? В каком году?
— Точно не скажу. Примерно в 1170-м от Рождества Христова.
— А потом что? Князь Осмомысл казнил мятежных бояр?
— Одних казнил, других изгнал из своей земли. А кто и покаялся. Долго Осмомысл с боярами боролся и осилил-таки их. А когда преставился он, снова подняли головы Кормилитич и прочие, снова крамолы боярские пошли чередой нескончаемой. Только уже перед самым Батыевым нахождением одолели мы с отцом злодеев этих. Смутные были времена, гранд принцесса. И бояре — такие были злыдни! Глеб Зеремеевич, потом — Судислав, Судьич. Да и Арбузовичи тоже которовали, и Молибогичи. А ещё был Григорий Васильевич — вот уж ворог, так ворог. Его даже и отец окоротить не смог. Потом уже, в Холме, брат мой, князь Шварн, казнить его приказал.
— Боярыня и место на рыночной площади показывала, где будто бы ведьму сожгли, — сказала Эрнестина.
— А у ворот Медных, вон там, — Лев указал за окно, — повесили бояре князей Романа и Святослава Игоревичей.
— Как?! Бояре — князей! — ужаснулась Елишка. — Как же они посмели?!
— Посмели, гранд принцесса. Говорю же:
