— Да… — сказал Матвеев, ни соглашаясь, ни протестуя — почувствовал: надо заполнить паузу.

— У меня такое ощущение, что ты подрастерялся. Верно, Петр Петрович?

— Почему же, Герман Борисович?

— Голос унылый.

— Неудивительно. Я хорошо знал прапорщика Ерофеенко. Из старой гвардии он. Из нашенской. Сейчас таких старшин не бывает. Сейчас другие.

— Хуже?

— Не хуже, не лучше. Другие… Образованнее… С более сложными понятиями о добре, о справедливости. Мы отлично помним, что у нас техника новая. А о том, что у нас и люди новые, другой раз забываем.

Белый, кажется, обиделся. С ним всегда трудно было разговаривать, даже в те военные молодые годы. Совершенно неожиданно какое-нибудь слово, которому и не придавалось особого значения, вдруг било его по психике. Он начинал пыхтеть, покрываться розовыми пятнами, торопливо оправдывать или доказывать то, что давно было ясно.

— Это вы там забываете. Текучка засасывает вас, как болото. Мы смотрим шире. У нас образовательный ценз зафиксирован в процентах. Новая техника требует новых людей. Голос времени. Вот на последнем совещании…

Матвеев опустил трубку, мягко положил ее на колени. Взял с тумбочки сигарету. Закурил. По дороге проехала машина. Свет скользнул по комнате от кровати до двери. Исчез. А гудение мотора еще слышалось…

Сделав несколько глубоких затяжек, Матвеев вновь поднял трубку.

— …уровень выучки в короткие сроки овладевших новой боевой техникой еще раз убедительно доказывает, какое большое значение имеет оперативное внедрение в учебную практику передового опыта.

— Да, да, — пробормотал Матвеев и отчетливо зевнул.

— Я тебя, наверное, разбудил?

— Все хорошо, Герман Борисович.

— Ладно… Хорошего, допустим, мало. Но… я чего звоню… Не передумал, Петр Петрович? Может, пойдешь ко мне?

— Спасибо, Герман Борисович. За участие спасибо… Я не передумал.

3

Когда Лиля была маленькой, она любила играть в куклы. Самую красивую куклу звали Бетти. У нее были полуторасантиметровые ресницы. И она моргала ими с завидным умением.

Ежедневно Лиля придумывала для Бетти новую судьбу, в которой кукла пребывала дочерью рыбака, юной принцессой, пастушкой и даже красавицей, заколдованной Бабой Ягой.

Бетти попадала в сложные ситуации, безвыходные положения, но всегда и всюду в самый критический момент ее выручал храбрый и симпатичный юноша.

Увы, фабрики детских игрушек кукол-юношей не выпускали.

Герой-спаситель всегда оставался бесплотным, сотканным в воображении.

— Почему не бывает игрушек-мальчиков? — недоуменно спрашивала Лиля у бабушки.

В ответ Софья Романовна разводила руками и говорила:

— Сама удивляюсь.

— Это несправедливо, — возмущалась Лиля.

— Несправедливо, — соглашалась бабушка.

— Кукле скучно одной, — поясняла Лиля.

— Пусть играет с подругами, — советовала бабушка.

— Подруги — это совсем другое.

Однажды из командировки Петр Петрович привез дочери пластмассового футболиста. Футболист был веснушчатый, в трусах и бутсах. Под мышкой держал футбольный мяч. И впечатление производил несерьезное…

Нет, нет, футболист не мог быть героем Бетти. Но он был мужчиной. И с ним Бетти не было так одиноко и так скучно…

4

Герасим Обочин — Жанне Луниной.

«Дорогая Жанночка!

Ты не представляешь, как обрадовало меня твое письмо.

Честно говоря, я не очень надеялся получить ответ. Но он пришел, теплый, приветливый.

Мы думаем, что годы детства и юности навечно ушли от нас. Неверно. Они всегда в нашей памяти. И не только в памяти. Мы живем ценностями, которые постигли и приобрели в те годы. Первая любовь, я думаю, самая большая ценность, ни с чем не сравнимая.

Спасибо тебе за письмо.

Скорее бы декабрь. В декабре встретимся…

Герасим».

Жанна Лунина — Герасиму Обочину.

«Очень мило, что ты не забываешь меня. И очень правильно ты пишешь о юности, о детстве. Мне часто кажется, что я совсем маленькая девочка и что еще хожу в школу… Когда же наваждение проходит, мне хочется плакать.

И знаешь, я плачу… Естественно, если бываю одна.

Сейчас со мной живет подруга. Ей всего девятнадцать лет. Я подозреваю, что при виде ее у молодых мужчин повышается артериальное давление… Все-таки прекрасно, когда тебе девятнадцать лет и ты красива.

Герочка, в декабре ко мне не приезжай. Здесь в декабре снега и морозы. Тебе лучше ехать в Батуми. Подышать морским воздухом.

А у меня работа с утра до вечера. В декабре возможна вспышка гриппа. И ко всему прочему, полагаю, даже ежу понятно, женщина я занятая.

Не обижайся. Ты хороший мальчик, Гера…

Целую тебя. Жанна».

5

Лик у святого был унылый. И нос облуплен. Но это не от загара. В церковь проникало мало солнца и много сырости. По стенам расползлись ржавые пятна. Часть отсыревшей штукатурки лежала на полу и на ящиках с противогазами. И вся церковь напоминала Игнатову темную перевернутую кастрюлю с побитой эмалью.

Ребята: Игнатов, Истру, Асирьян и другие солдаты их отделения — сидели наверху на ящиках, почти под самым куполом, а начхим, майор, бегал внизу. Он и вообще-то был невысокого роста, а с высоты зеленых, стоящих один на другом ящиков казался чуть ли не приплюснутым.

— Будьте внимательнее. Не халтурьте, — поучал начхим.

— Дело мастера боится, товарищ майор, — заверил Истру. — Работа сдельная.

Краска, которой солдаты подкрашивали противогазы, пахла эфиром и еще какой-то гадостью. От запаха ее хотелось кашлять и тереть кулаком глаза.

— Не желал бы я когда-нибудь всерьез пользоваться этим намордником, — сказал Истру, держа на ладони противогазную маску.

— Я желал бы сейчас вдыхать запах Черного моря, — ответил Игнатов.

— Присоединяюсь, — среагировал Истру. — Асирьян, а ты чего желаешь?

Сурен сузил глаза, проверил, на месте ли усы, кашлянул. И сказал решительно:

— Я желаю выполнить задание товарища начхима. Качественно и в срок.

Истру прослезился.

— Дай я тебя облобызаю, мой родненький.

Небоскреб из ящиков высился у самой стены. Когда Истру потянулся к Асирьяну, ящики покачнулись. А до пола было не меньше пяти метров.

— Вай! Вай! — закричал Сурен.

Но все обошлось благополучно. Небоскреб не рухнул.

Святой был так близко, что его можно было коснуться пальцами. Игнатов не знал, кто это: Николай Угодник или Михаил Архангел. А может, Иисус Навин. Религиозные познания Славки зиждились на «Забавной библии» Лео Таксиля. Этим все сказано.

Сколько лет назад разрисовали эту церковь?

А светло-синий хитон на святом точно с прилавка магазина. И белки глаз у старика как у живого. Ничего себе краски!

— Товарищ майор, а кто здесь изображен? — спросил Игнатов.

Начхим задрал голову:

— Без понятия… Лучше противогаз тщательно осматривайте.

— Слушаю! — крикнул Игнатов. И хотел добавить, что нынче старые иконы в большой цене, но вдруг в проем громадной распахнутой двери увидел полковника Матвеева и подполковника Хазова.

Шепнул:

— Ребята,