общими законами природы; для таких фактов нет достаточных доказательств, вернее, существующие доказательства недостаточны. Я мог бы показать это логически, если Вам угодно или если сказанное не кажется Вам убедительным. – Что касается религиозности Локка, Ньютона и других, я хочу рассказать анекдот о последнем. В Кембридже он держал кур и, сделав для них ящик, оставил в нем большое отверстие для наседки и второе, поменьше, для цыплят. Как это непоследовательно для гения, пытавшегося разгадать механизм вселенной! – Христианские верования Локка сейчас уже не могут нас удивлять, особенно если вспомнить Вольтера, лорда Кеймса269, мистера Юма270, Руссо, доктора Адама Смита et mille alios271, которые все были деистами и все – людьми самой строгой нравственности; все они при жизни удостоились величайших похвал и были законодателями в литературе и морали. Истина, какова бы она ни была, никогда еще не причиняла ущерба подлинным интересам человечества; и никогда не бывало в истории более мирных времен, чем те, когда о религии никто не упоминал. Гиббонова272 «История упадка и гибели Римской империи» убедительно это доказывает. Я почел нужным изложить Вам мои воззрения, дорогой отец, и объяснить, на чем они основаны, насколько это возможно при столь несовершенном средстве общения, как письмо. – Могу ли я просить, когда у Вас найдется время, сообщить мне Ваши возражения (если таковые еще остались) против моих взглядов. «Религия связывает мыслящего человека теми самыми путами, какими удерживает от бесчинств неразумного». И это – мое главное возражение против нее. Пришествие Христа было объявлено благой вестью; однако трудно верить, как может быть благою весть, обрекающая дьяволу более половины человеческого рода, ибо, по словам святого Афанасия273, «кто не верит, тому уготован огонь вечный». – Словно вера зависит от нашей воли, словно это действие, а не страсть души.

На этом я кончаю письмо, ибо знаю Вашу нелюбовь к длинным письмам и боюсь, что утомил Вас. Каковы бы ни были мои убеждения, остаюсь уважающим и любящим Вас сыном

П. Б. Шелли

Тимоти Шелли

Лондон, 29 марта 1811

Дорогой отец!

Вам, конечно, уже известно о несчастье, постигшем меня и моего друга мистера Хогга274; я очень огорчен тем, что лишился возможностей, какие мне предоставлял Оксфорд, но еще более я огорчаюсь, когда думаю о той тревоге, которую всегда вызывали у Вас мои заблуждения и неудачи и которую, я боюсь, Вы сейчас ощущаете в сильной степени.

Дело было так. – Вы хорошо знаете, что я перестал верить в Писание не из распущенности, а в результате размышлений. Продолжая размышлять на эту тему, мы с моим другом обнаружили, к нашему удивлению, что (как это ни странно) доказательства бытия божия не являются убедительными. Свои сомнения мы последовательно изложили в сочинении «О необходимости атеизма», думая таким образом получить удовлетворительный или неудовлетворительный ответ от людей, посвятивших себя изучению богословия. И как же к нам отнеслись? Отнюдь не так, как того заслуживало наше честное и открытое поведение. Наши доводы никем не были публично опровергнуты; исключив меня и моего друга, наши противники показали уязвимость своих позиций и одновременно свою закоснелость. Вероятно, необходимо добавить, что сперва подозрения пали на меня одного. Меня вызвали в зал Коллегии, и, когда я не согласился отречься от своего сочинения, меня исключили. Мой друг мистер Хогг пожелал непременно разделить мою участь; в результате исключили нас обоих. Я слишком хорошо знаю, что Ваша отзывчивая душа будет тронута моим несчастьем. Я надеюсь облегчить Вашу печаль, сказав, что мне самому совершенно безразличен произвол, учиненный над нами в Оксфорде. Прошу Вас передать мой почтительный и нежный поклон матушке и привет Элизабет. Сегодня я им не пишу, но был бы рад получить от них известие275. Позвольте обратить Ваше внимание на «Обращение», которое заслуживало ответа, а не исключения.

Остаюсь, дорогой отец,

Вашим неизменно любящим и почтительным сыном

Перси Б. Шелли

Тимоти Шелли

Поланд-стрит 15,

вторник, утро 9 апреля 1811

Дорогой отец!

Так как Вы изъявили желание узнать о моем решении, от которого зависит будущее Ваше отношение ко мне, я считаю своим долгом – как ни больно мне оскорбить Ваше чувство долга перед самим собою и семьей и чувства христианина – решительно отвергнуть оба предложения, изложенные в Вашем письме, и заявить, что на все подобные предложения я неизменно буду отвечать подобным же отказом.

Признательный за Вашу доброту, любящий и почтительный

Ваш сын

Перси Б. Шелли

Тимоти Шелли

Эдинбург, 27 сентября 1811

Дорогой отец!

Вы не удостоили ответом ни одно из моих писем, хотя их содержание было таково, что требовалось, по крайней мере, подтвердить их получение. Я не могу долее притворяться, будто не понимаю причины Вашего молчания; не могу также не высказаться относительно этой причины. Я это уже сделал в своем последнем письме, вполне почтительно, так что у Вас нет оснований обижаться, тем более что Вы действительно заняли ту позицию, какой я опасался. Я женился – об этом Вы не имеете права сожалеть. Истинный отец должен желать, чтобы сын честно устроил свою жизнь, а Вы не осмелитесь назвать иначе мое нынешнее положение; оно санкционировано законами моей страны, оно предписано также и религией, которую Вы исповедуете: я осуществил свои гражданские права, узаконив свое положение. Я не преступил ни обычаев, ни приличий, ни даже общепринятых религиозных обязанностей. В этом отношении мое поведение окажется безупречным перед самым строгим судом. Я полагаю, что не найдется никого, кто решился бы, наперекор очевидности, утверждать, что я совершил нечто преступное. Если я не спросил Вашего совета, то потому, что Вы не смогли бы войти в мое положение. Каким бы мудрым судьей Вы ни были в других случаях, Вы, надеюсь, не претендуете на непогрешимость суждений или безошибочность интуиции; было бы почти невозможно предвидеть Ваше мнение о выборе другого человека, особенно если его вкусы вообще составляют полную противоположность Вашим. – Допустим, однако, что я оскорбил Вас; допустим, что я преднамеренно Вас огорчил, и для моей вины нет никаких смягчающих обстоятельств. Но разве Вы не христианин, отец? Если уже поздно взывать к Вашей отцовской любви, я обращаюсь к Вашему долгу перед богом, которому Вы молитесь, к тому страшному дню, когда, согласно Вашим верованиям, решится судьба смертных, кои обретут тогда бессмертие, – отец, разве Вы не христианин? Так не судите же, да не судимы будете. Вспомните, что христианство учит прощать обиды; и если бы даже мое преступление было чернее, чем отцеубийство, то и тогда прощение было бы Вашим долгом. Как!