еще чаю, потом еще, а потом еще. Неожиданно для себя я начала рассказывать ему об отцовских фабриках, о том, как обеднела вся моя семья, как тяжело трудятся теперь мои кузены. Джимми Лю не выказал ни пренебрежения, ни жалости — только сочувствие. Он сравнил войну с тяжелой болезнью: когда она уходит, мир не сразу возвращается к полному здоровью.

Рассказывая о Пинат, я не говорила, что она коммунистка. Просто упомянула, что она в разводе. Джимми не назвал ее «негодной женщиной». Он сказал, что многие браки не пережили войны.

Наконец я поведала ему историю отца, накликавшего на себя беду, сотрудничая с японцами. Джимми ответил, что это величайшая трагедия, что война толкает людей на ошибки, которые в мирной жизни они бы ни за что не совершили.

Видишь, каким он был? Я чувствовала, что могу рассказать ему почти все и получить в ответ только слова утешения, что он необычайно отзывчив для американца. Вот только о своем браке я молчала. Пока молчала.

— А как дела у тебя? — спросила я. — Как твоя семья за морями? Твоя жена и дети, наверное, очень скучают.

— Нет ни жены, ни детей, — сказал он. — Такого счастья у меня нет.

А потом он выложил на стол маленькую фотографию. На ней сидели в ряд, по старшинству, четыре молодые женщины, все в модных платьях и с модными прическами. Это были дочери миссис Лян, школьной подруги его тетушки. И эта миссис Лян предложила ему выбрать любую из ее дочерей себе в жены.

— Каждая из девушек получила образование, — сказал Джимми Лю. — Каждая играет на фортепьяно и умеет читать Библию на английском.

— К тому же они чрезвычайно привлекательны и стильно одеваются, — добавила я. — Такой богатый выбор, что решить очень сложно. И на которой бы ты хотел жениться?

Он рассмеялся. А потом серьезно произнес:

— На тебе. Только вот ты уже замужем.

Честное слово! Так он и сказал. Он мог выбрать любую из этих красивых девушек, молодых и невинных. Но выбрал меня. Как думаешь, почему?

В общем, тогда я не поняла, шутит он или нет. И, покраснев, опустила взгляд на часы.

— Ой! — воскликнула я. — Если я сейчас пойду к Пинат, то мне придется уйти сразу же, как только мы поздороваемся.

— Тогда стоит прийти к ней завтра, — посоветовал Джимми Лю.

— Да, иначе никак, — согласилась я.

— Тогда завтра я встречу тебя возле книжного магазина, через дорогу, и провожу, чтобы с тобой ничего не случилось, — сказал он.

— Нет, нет, не стоит беспокоиться, — возразила я.

— Никакого беспокойства. Я хожу сюда каждый день за газетами.

— Каждый день?

— Такова моя работа.

— Я собиралась прийти где-то в половине одиннадцатого. Скорее всего, для тебя это слишком рано.

— Я приду пораньше, на тот случай, если и тебе удастся выйти раньше.

Когда мы вместе встали и вышли из-за стола, я увидела, что он сделал. Он оставил фотографию четырех красавиц на столе.

На следующее утро я проснулась очень рано, счастливая и взволнованная. Я думала о своей жизни и о том, что она скоро изменится. Я не сомневалась, что так и будет, хотя и не знала, как именно это произойдет.

Но все мысли разом выветрились из моей головы, когда до меня донеслись крики Данру, эхом прозвучавшие по дому. Мальчика принес слуга, рассказав, что тот упал с лестничного пролета и ударился головой. Пока я успокаивала сына, ко мне, вся в слезах, пришла Сань Ма: отец проснулся в горячке и в спутанном сознании.

Я бросилась в комнату отца. Через пару минут туда вбежала кухарка, говоря, что она уходит от нас, потому что больше не может терпеть, как тай-тай Вэнь поносит ее стряпню.

А с того места, где я стояла, мне были слышны истошные вопли Вэнь Фу, за которыми последовали грохот и звон бьющейся посуды. Я спустилась и увидела, что по всей столовой разбросаны блюда, приготовленные на завтрак, а на стульях висит лапша.

Мне захотелось плакать от мысли, что моя жизнь не изменится никогда. Я навеки обречена беспокоиться о чужих проблемах, и на свои у меня просто не хватит времени. Все эти происшествия казались мне верным знаком того, что я не смогу сегодня выйти из дома.

Однако жизнь — странная штука. Она часто заставляет вас поверить в одно, но на самом деле преподносит совсем другое. Стоило мне отказаться от своих планов, как у меня снова появились шансы на их выполнение. Когда я поднялась к отцу, он читал газету и был только раздражен тем, что его побеспокоили.

— Должно быть, ему приснился кошмар, — предположила Сань Ма.

Я спустилась в столовую и обнаружила, что Вэнь Фу уже уехал на скачки, а разобиженная кухарка, успев навести порядок, ушла на рынок за продуктами для ужина. Маленький Данру кричал из кроватки, что хочет встать. Он забыл о своей шишке на голове, зато помнил, что мать Вэнь Фу пообещала взять его с собой в гости к друзьям, у которых был внук его возраста.

Я все-таки могла выйти из дома! Но в то же время мне стало понятно, что поздно что-то менять в жизни: было уже почти одиннадцать часов. Я старалась думать только о встрече с Пинат, и о том, как здорово будет снова ее увидеть. Взяв сверток, который просила передать Старая тетушка, я добавила к нему пять пар импортных чулок. Как же обрадуется им Пинат!

Конечно же, мои мысли все время возвращались к книжному магазину напротив чайной.

Я представляла себе, как Джимми Лю просматривает книги и нетерпеливо поглядывает на часы. Сначала мне хотелось взять такси, но потом я представила, как Джимми Лю бросает последний взгляд на часы и уходит из магазина. Какой смысл торопиться, если в конце меня ждет разочарование? Поэтому я смирила свои надежды и дождалась автобуса.

Когда я добралась до Сань-Ин-роуд, был почти полдень.

Мне пришлось заставлять себя идти не торопясь, спокойно, а дойдя до книжного магазина ж не поворачивать в его сторону головы. Надо идти дальше, идти дальше. Мне было трудно дышать. Я все время говорила себе: не обманывайся, его там нет. Просто иди дальше.

Я так и не позволила себе обернуться, глядя строго прямо перед собой, на центр дороги. Не оборачиваться. Идти вперед.

Я прошла мимо книжного магазина, так и не взглянув на него. Я шла, шла и шла, пока не оказалась в квартале от него и только там. остановилась с тяжелым вздохом. Ощутив боль в сердце, я