Шрифт:
Закладка:
Я вдруг заметил, что Ляля догнала уже ростом Веру Павловну и даже была чуточку выше — на один завиток, на одно русое колечко…
К Жиловым мы пошли вместе с Лялей, двери открыла работница, сказала, что в доме больные, просят не беспокоить и захлопнула дверь.
— Крепок теремок!
Ляля позвонила еще раз и заставила работницу рассказать все, что знает о Лешке. Сведения оказались очень скудными: хозяйке полегчало, и Леонид вернулся в поселок. Вчера приезжал. Сегодня не было. Наверно, не приедет. На все прочие вопросы следовал один ответ: «Та я не знаю».
— Я поеду в поселок, — сказала Ляля.
— Я уже был. Нет его там.
— Надо еще раз поехать, поговорить со стариками. Прежде всего поговорить со стариками.
— Ну, ты как хочешь. А я останусь в городе. Уверен, что Лешка здесь. Его все время в город тянет.
Не знаю, было ли это простой случайностью или мне удалось разгадать Лешкин характер, но едва мы расстались с Лялей, едва очутился я на первой бойкой улице — впереди мелькнула знакомая ковбойка. Я тут же потерял из виду Лешку, но теперь знал, где его искать. Заглянул в ближайший ресторан, потом в другой. Было как-то нехорошо оставлять учебники на вешалке, получать на них номерок, но швейцар категорически запретил входить в зал с учебниками под мышкой.
Нашел я Лешку в пивной летнего типа, застекленной разноцветными стеклышками, наполненной хмурыми людьми, как переспелый арбуз черными семенами. Все толпились, все спешили, все чего-то требовали. В первую минуту Лешка обрадовался мне, поднялся навстречу, но сейчас же опустился на стул, неуверенным, небрежным движением отодвинул пустую кружку. Я пробовал заговорить, но Леонид не слушал меня.
Вдруг он решительно поднялся:
— Пошли!
Я подумал, что он поддался моему влиянию и направляется домой. Но, едва миновали площадь и прошли несколько кварталов, Жилов свернул в ближайший переулок.
— Давай сюда!
Мы оказались в ресторанчике, не отличавшемся ни особой чистотой, ни особым уютом. Назывался ресторанчик «Уют».
Лешка украдкой оглянулся вокруг, как бы опасаясь кого-то, и направился в дальний угол.
Посидели, ничего не заказывая, вдруг Лешка встал:
— Пошли!
И снова бродили по улицам; я говорил что-то хорошее о дружбе, о том, что мы все ждем его и что Ляля просила передать привет. А Лешка не слушал, спешил куда-то, шел размахивая руками, задевая прохожих. Поднялись на горку, усаженную красивыми подстриженными деревцами, потом сбежали вниз: знакомый переулочек, свежевырытые траншеи и длинные, похожие на громадные макароны, газовые трубы.
Сверкают голубые зарницы, сурово поглядывают защитные стекла сварщиков, подъемные краны жилистой рукой выжимают бетонные блоки, а под ними — затянутые тюлем окна квартиры Жиловых.
— Ну, значит, все-таки домой! — облегченно вздохнул я, а Лешка, не глянув на знакомые окна, двинулся дальше.
— Послушай, Лешка…
— Слушаю.
— Понимаешь…
— Понимаю.
Перед нами открылась недавно заасфальтированная улица, асфальт был еще черный, ненакатанный, и на нем отпечатались следы нетерпеливых пешеходов. Дымился еще едва погасший чан. Вскоре лента асфальта оборвалась и немощеная улица уперлась в свеженькую, пахнущую сосной ограду новостройки. Низкий берег реки переходил в пустырь, который мальчишки именовали «левадкой».
— Глухое местечко? — усмехнулся Жилов. Я не успел ничего ответить, Жилов повернул назад и снова перед нами пестрая вывеска: «Вино-фрукты».
В подвальчике пахло сыростью, пустыми бочками. Фруктов не было, но вино подавали безотказно. Народу набилось под веревочку, кто примостился за столиками, кто прилип к прилавку, все желали друг другу здоровья и крепко жали руки. Гудел неумолчный, возбужденный говор.
Еще с верхней площадки лестницы Лешка кинул быстрый настороженный взгляд на посетителей подвальчика и стал не спеша спускаться по ступеням не особенно твердой походкой.
У прилавка он покопался немного в кармане, потом бросил мне через плечо:
— У тебя не найдется немного денег?
— Леня, — тихо проговорил я. — Должен тебе сказать… Понимаешь, совершенно решительно…
— Ладно, потом поговорим. Давай деньги…
— Конечно, Леня, пожалуйста. Не жалко. Но я решительно должен сказать…
— Вот и спасибо, за решительность, — Лешка подхватил двумя пальцами протянутые деньги и передал их продавцу: — Два крепленого.
Один стакан Леонид оставил на стойке, другой протянул мне:
— За решительность! — повторил он, повышая голос. Я было отказался, но Леонид и слушать не захотел:
— Пей. Натурально-детское. Специально для отличников.
Не желая обидеть товарища, я поднес стакан к губам. Вино было терпкое, крепкое, пахло спиртом.
Какой-то белобрысый, бесцветный парень с подстриженным до синевы затылком угрюмо уставился на нас.
Не знаю, почему я обратил внимание на этого парня с вздернутым носиком и такой же вздернутой клетчатой кепочкой. Не было в нем ничего любопытного, отличительного. Трудно было даже сказать, кто он, чем занимается — школьник, слесарь, студент или бездельник. Куцый, пришлепнутый носик, рассеченная бровь — вот все, что мне запомнилось. Он ничем не отличался от других — от Лешки или меня — такого же роста, как Леонид, так же одет небрежно, такие же размашистые движения. Только глаза бесцветные и пустые. У Лешки никогда не было такого пустого взгляда. Даже сейчас, в погребке, у пропахшего вином прилавка. Что-то было отвратительное в куценосом парне, внешне похожем на многих других.
Чтобы поскорее уйти от неприятного назойливого взгляда, я торопил Лешку:
— Допивай и пошли.
Однако Леонид не собирался уходить. Щурясь, поднял стакан, посмотрел сквозь него на свет, перевел взгляд в дальний угол и отхлебнул немного. Потом вдруг пошатнулся, едва не расплескав вино, резким деревянным движением грохнул стакан о стойку.
— Ничего, ничего, — пробормотал он, косясь на меня помутневшими глазами, — не бойся, тут мальчиков нет, — и вдруг громко, на весь зал выкрикнул: — нету! — И сейчас же понизил голос, — они еще узнают! — и снова выкрикнул: — Они еще узнают Лешку Жилова!
Затем он притих, и никто как будто не обратил внимания на его угрозы. Только продавец броским взглядом засек Лешку, отметил что-то про себя и тотчас отвернулся к другим покупателям. Да еще в самом углу небольшая компания еще крепче прижалась друг к дружке. А мальчишка с приплюснутым носом шагнул было к Лешке, но затем отступил в угол.
С трудом держась на ногах, навалившись локтями на стойку, Леонид продолжал кому-то грозить:
— Думали на тихую! Не выйдет. Все тут, — он хлопнул себя но боковому карману пиджака. Под ладошкой зашелестели туго сложенные листы, — все тут у меня в карманчике. И господин адвокат, облезлый очкарик. И гражданин Рубец, адъютант и советник. И сам Жилов Егорий Григорьевич…
— Лешка, замолчи, — испугался я. — Люди смотрят.
— Кто смотрит? Пусть смотрят. И я на них посмотрю.
