в общественных местах и во время манифестаций. Если вы не впервые устраиваете такие шуточки, пары месяцев тюрьмы вам не избежать. — Чуть смягчив тон, он спросил с нескрываемой иронией: — Небось думаете, что шуточка вышла очень остроумной?

Юнец с платком на шее, видимо глава группы, с вызовом поглядел на него.

— Конечно, так мы и думаем. Нам хотелось оживить передачу, весьма, по-моему, нудную. А вам она не показалась нудной? В конце концов, мы никому не угрожали, а вы из мухи делаете слона.

Пьерантони в глубине души согласился с ним — ничего страшного не произошло.

— А кто вам дал входные билеты?

— Сам Шпага, сегодня днем.

— Мы встретили его в центре.

— Спросите у него, он подтвердит.

Так это и есть его слишком горячие поклонники?!

Они отвечали хором. Клялись, что говорят правду, и на этот раз, похоже, так оно и было, возмущались, что их, ни в чем неповинных людей, обвиняют во всех смертных грехах. Рассказали, что узнали Шпагу, сидевшего в машине, во время демонстрации протеста, когда они шли к католическому университету.

— Вы что, студенты?

Нет. Но солидарны с борьбой студентов. Так вот, на подходе к университету они остановились побеседовать со Шпагой, и он любезно раздал им пригласительные билеты.

Тут Пьерантони заподозрил неладное. Оп как-то плохо себе представлял Шпагу, добровольно раздающего билеты протестующей черни.

— Может, вы пытались вовлечь его в ваши боевые походы?

Юнцы крайне изумились. Они не понимают, о чем он говорит. Какие такие боевые походы? Они же против насилия.

— Ну что ж, — сказал Пьерантони, — сообщите ваши имена и фамилии.

И, не обращая внимания на их протесты, стал записывать эти данные в забытую кем-то программку концерта.

Потом пришлось всех отпустить. Шпагу он отыскал в баре, где тот пировал после окончания конкурса, пил вино с двумя победителями и несколькими журналистами.

— Похоже, вы их приговорили к пожизненному заключению, — с усмешкой промолвил один из журналистов.

— Их если не напугать, они тебя в порошок сотрут! — полушутя-полусерьезно ответил Пьерантони.

Он согласился выпить бокал вина и не возразил, когда Шпага предложил отвезти его на своей «феррари». В машине, пока Эфизио вез их на виллу Шпаги, а сзади неотступно следовала полицейская машина, Пьерантони высказал свое мнение об этой шестерке. Он плохо верил, что их интересуют какие-либо телевизионные передачи, кроме приключенческих фильмов и мультиков. Восторг по поводу самого Шпаги явно фальшивый.

— Но, по их словам, ваша с ними встреча была весьма сердечной.

Эфизио, сидевший за рулем, что-то гневно прорычал, однако Шпага не дал ему и рта раскрыть.

— У этих типов свои, особые понятия о сердечности. Но, во всяком случае, с тем письмом они никак не связаны. Оно было отправлено позавчера, а до вчерашнего дня я этих юнцов в глаза не видел. Так что проблема остается открытой.

Он снова говорил резко, отрывисто, свысока, хоть и пытался быть любезным.

Пьерантони усмехнулся и с едким сарказмом сказал:

— Пожалуй, мы придаем этой истории слишком большое значение. Тысячи людей изнывают от скуки и готовы на любые дурацкие поступки, лишь бы поразвлечься. Меня даже удивляет, — добавил он, щуря глаза, — что, кроме того ненормального, что угрожал в письме вашей дочери, вы не получили десяток-другой столь же неприятных писем.

Шпага хотел было сказать, что среди тысяч восторженных писем нередко попадались и такие. Правда, не с угрозами, а с оскорблениями и гнусными намеками. Но все же промолчал. Впрочем, они уже добрались до места.

— Я забыл в вашем туалете программку с именами и фамилиями тех юнцов, — сказал Пьерантони, — хоть они и не причастны к истории с письмом, но хочу проверить, такие ли они ангелочки, как сами утверждают.

— Завтра же пришлю вам эту программку с Эфизио, — заверил его Шпага. Он заметил, что Пьерантони настроен к нему недружелюбно, и именно поэтому попрощался с ним подчеркнуто любезно.

— Благодарю вас, доктор Пьерантони, и прошу извинить за причиненное беспокойство. Очень надеюсь, что это всего лишь буря в стакане воды!

Они пожали друг другу руки. Пьерантони сел в полицейскую машину и уехал.

— Тебя сопровождал Пьерантони? — спросила Паола еще в прихожей. На экране телевизора тип в черном гнался по ярко-зеленому лесу за девушкой в красных брюках. Красные брюки с блестками и ослепительно зеленый лес лишали приключение всякого драматизма.

— Да, Пьерантони, — мрачно подтвердил Жан Луи Шпага. Возвратясь домой, он ничуть не успокоился, а, наоборот, почувствовал глухое раздражение.

Шпага налил себе вина и залпом его выпил.

— Как прошел телеконкурс? — спросила Паола.

— Тебе даже не захотелось на него взглянуть?

— Я видела только начало. В половине десятого швейцарское телевидение показывает детективный сериал. Но ты, как всегда, бодр духом и телом, а значит, все прошло без сучка и задоринки.

Преследование в лесу закончилось тем, что девушка в красных брюках спряталась в стоге сена, а тип в черном упорно искал ее на поляне.

— Не драматизируй ситуацию, Джиджи.

Теперь она смогла сосредоточиться на делах мужа.

— По-моему, на это нет особых причин… хотя мадам Лупис нахо… — Она прервалась на полуслове, ожидая обычной бурной реакции, но муж не произнес ни слова.

— Знаешь, она предсказала, что нас ждут трудные дни' И меня тоже! Выпали десятка и восьмерка пик, а хуже этого и придумать трудно!

Тут она поняла, что все эти десятки и восьмерки пик ничего не говорят Шпаге, и объяснила, что это грозит смертью или тяжелой болезнью, а также крупными неприятностями.

— Вот и выходит, что у нее дурной глаз, — буркнул Шпага. Он взглянул на себя в зеркало — запавшие щеки, мешки под глазами, бурые пятна; он так домой торопился, что даже забыл смыть грим.

— Пойду спать, — объявил он, — посмотри, все ли двери заперты, и проверь сигнальные устройства на окнах. Не станешь же ты помогать десятке пик мадам Лупис!

Уже на лестнице он взглянул вниз и добавил:

— Отведи собаку наверх, пусть посторожит нас ночью.

Паола чуть не расхохоталась.

Поручить Балайке охранять квартиру все равно, что велеть лебедю защищать курятник от лисиц. В лучшем случае она могла еле слышно залаять, а уж кинуться на чужака — никогда.

— Ну что ж, отнесем нашу постельку наверх, — прошептала она собаке на ухо. Взяла Балайку за ошейник и потащила на второй этаж.

Наверху Балайка стала отчаянно упираться. Лечь на коврик вообще не хотела, а попыталась проникнуть в детскую, где спал Тео.

— Не лезь сюда, не лезь! — прошептала Паола и оттолкнула назад Балайку, уже просунувшую было морду в дверь. — Тео спит, ты его разбудишь! Ложись и ты