Лавиани не относилась к людям, недооценивающим других. Особенно бойцов. И понимала, к своему раздражению, разумеется, что для Нэко она не противник. Силы и опыта в этой старухе вмещалось столько, что можно черпать сапогом. Перед ней была совсем другая Нэ. Не та трясущаяся рухлядь в кресле, кутавшаяся в плед, немощная, опиравшаяся на палку. О нет. Теперь-то сойка знала, что виденное ею раньше — всего лишь маска. Ложь. И это снова вызывало в ней лютую злость.

Меч таувина, зловещая «груда железа», лежал в траве и листьях. Лавиани не раз и не два подумала о том, что он может сделать с человеком — в умелых руках. Она никогда не видела, на что способна старуха, но Вир успел рассказать о Четырех полях и о том, как его наставница потрошила людей этим веслом.

Лавиани предпочла старый добрый фальчион, короткий лук и семьдесят стрел, достаточно тяжелых, чтобы не помышлять ни о каких дурацких мечах, грозящих раздавить весом собственного владельца.

Шорох крыльев заставил сойку вздрогнуть и потянуться за ножом. Но это была всего лишь белогрудая оляпка. Она вспушила перышки, осторожными прыжками добралась до Нэ.

— Восемьдесят человек и… еще, — помедлив, наконец произнесла таувин.

Лавиани покосилась на нее:

— Вот это «и еще» оно сколько? Один? Десять? Сто?

— Птица может считать только до восьмидесяти. Больше цифр в нее не помещается.

Сойка пропустила мимо ушей факт, что безмозглый воробей, сотворенный для того, чтобы нырять в ручьи, умеет считать куда лучше, чем некоторые люди. Она размышляла, каким образом сделать так, чтобы эти «восемьдесят и еще» — исчезли. Несмотря на все свои таланты, Лавиани не представляла, как избавиться от этой проблемы за короткий срок. Даже со всем своим опытом она не справилась бы с задачей.

— А еще там шаутты.

— Конечно, шаутты. И герцог.

— Ну, это меньшая из бед, пусть Мильвио и считает его Вэйрэном. На Четырех полях вы хорошо пнули его под задницу.

— Ты ошибаешься.

— Да иди ты.

— Тебе просто не нравится, что я тыкаю тебя носом в глупость, которую ты изрекаешь, — равнодушно откликнулась Нэ, даже не повернув головы в сторону собеседницы. — Ты ошибаешься. Он очень опасен. Я встретила его, когда ехала с севера к Четырем полям.

Лавиани посмотрела мрачной вороной:

— И не прикончила этого гада?

— Ты не слушаешь. Он опасен.

— Что ты несешь? Ты последний драный таувин в этом мире. Татуировок на тебе больше, чем вшей на нищем. Ты перебила бы и охрану герцога, и его самого, и всех шауттов в придачу.

— Возможно. Если бы он был обычным человеком. Мешком из костей и плоти. Но его сила недоступна моему пониманию, и бросаться в лоб с боевым кличем могут лишь дураки. К тому же рядом со мной были дети.

Взгляд сойки говорил сам за себя, и Нэко сухо рассмеялась:

— Не превращай меня в полное чудовище. Я не иду по трупам и не сжигаю все вокруг, подчиняясь лишь сиюминутным желаниям и эмоциям. Я ценю чужие жизни, что бы ты там про меня себе ни напридумывала. Отбирать их без причины — не дело. Таких, как да Монтаг, следует убивать внезапно и ударом в спину. Когда он этого не ждет. Так что я собиралась это сделать позже.

— Что же тебя остановило?

— Дэво.

Лавиани не стала уточнять, каким образом вмешалась Бланка. Следовало лишь отдать той должное: встать на пути одной из великих волшебниц и заставить её изменить решение — дорогого стоило.

Сойка выглянула из-за камня. Кустарник, дорога, снова камни и ровная площадка перед башней.

Со стороны герцогского замка приближался большой отряд. Слышался стук копыт, горели синим факелы в руках. Те самые «восемьдесят и еще». Целая прорва солдат.

— У тебя есть план?

— Да. Убить их.

— Прекрасно, рыба полосатая. Как ты это собираешься провернуть почти с сотней гвардейцев? Они не новобранцы.

— Когда придет время, увидишь. Просто не мешай мне, да смотри с задних рядов. Твоя помощь точно не нужна.

— Тогда кой шаутт я пошла с тобой?

Нэко наконец-то перевела на нее взгляд холодных глаз:

— Найди себе задачу, Лавиани. Убивать людей — это простая цель. Поищи что-нибудь посложнее. Защити тзамас. Если она умрет, некому будет нести перчатку на ту сторону.

— Что? О чем это ты говоришь?!

Таувин лишь издевательски фыркнула:

— Все же, сойка, ты бесконечно наивна. Как и положено пташке.

…Ради ждал этого всю жизнь. С тех пор как Саби заметил его, привел в Храм, приблизил, научил читать Медную книгу. Он ждал этих слов богини: «Пора». Они снились ему ночами. Он просыпался с улыбкой — и плакал, когда понимал, что это всего лишь сон. Что время не пришло. А быть может, и вовсе никогда не настанет.

За годы он смирился с этим, почти потерял надежду выполнить предназначение. И знал: после смерти его тело унесут в каменные гроты, сложат с останками других верных служанок, поколение за поколением ожидавших, когда богиня призовет их, дабы свершить предначертанное.

Теперь он старался не улыбаться, не лить слезы от переизбытка чувств. Не радоваться, что все-таки достиг цели.

Думая обо всем этом, дрожащей рукой, но с решимостью в сердце Ради развернул кнут, висевший у него на поясе. И посмотрел на Бланку.

Она не знала плетения, пока Ремс не вернулся из храма Шестерых и не отдал ей волос Арилы. Лишь тогда — вспомнила. Столь изящная работа с нитями при кажущейся простоте — так сложно. И… легко. Ей оставалось лишь догадываться, где та взяла основу. Вполне возможно, из мира Солнц. А может, прежняя, она была куда опытнее и талантливее Бланки. Все же великая волшебница являлась великой волшебницей, а не слепой благородной, сейчас больше походившей на нищенку.

Теперь ей требовалась помощь.

Сила Вира. Госпожа Эрбет тянула её из него с минуты, как он пришел в Шаруд. Гася его внутренний свет так, чтобы ни один шаутт не заметил, что рядом таувин. Он отдавал эту мощь добровольно, и Бланка долгих два дня провела за кропотливым занятием — ткала паутину. Очень тонкую, прочную, ни на что не похожую. Не хватало лишь одного ингредиента, чтобы появился стержень, дающий жизнь всему плетению.

Шипастый кнут в руках Ради ожил, распрямился, стегнул ночь, разваливая звездное небо на два рваных, неровных лоскута. Хлопнул, точно гром, плеснув в стороны человеческой кровью, полной силы и веры в ту, что создала Храм.

И Бланка брала эту кровь, черпала, пачкая ладони, вила нить, сплетая со своими волосами, а затем возвращая обратно. Кнуту. Тому, что когда-то был создан Мири, в годы, о которых госпожа Эрбет ничего не помнила.

…Ради взмахнул оружием над головой в десятый раз, воздух взвыл, кнут вспыхнул, становясь напоминая теперь ярко-огненный медный волос. Его конец метнулся над пропастью, невероятно удлиняясь, забирая последние силы умирающего дэво, и врезался в противоположную башню — удивительно метко, прямо под синей точкой окна.