– Страшно.

Я представил себе, что рушатся здания и под нами трещит земля.

– Нет, – качнула головой Калерия. – Сейчас мы знаем, что это землетрясение было совсем не грандиозным, а урон от него оказался небольшим. Просто сознание поэта соответствовало эпохе: упадок государства и буддийского учения, междоусобица. Катастрофа в головах преувеличила силу природного катаклизма.

Она рассказывала про японского поэта немного отстраненным и каким-то механическим голосом, будто вкручивала знания в мою голову. Мне это не нравилось. Но мне нравилась Калерия, так что я слушал и терпел.

– Я думаю про все это, и мне кажется, что то, о чем нам рассказывают эссеисты, ученые, историки – особенно историки, – пропущено через фильтр, искажено и переврано.

Калерия подняла на меня взгляд. Ее покусанное пчелками лицо было без косметики, волосы лежали очень просто – мне такая естественность показалась непривычно честной.

– Люблю историю. Нет, – поправился я, – не люблю, а иногда про нее читаю.

Хотелось сказать, что упорядоченность и неизменяемость событий прошлого меня успокаивают, но я вспомнил про этого ее японского эссеиста и задумался.

Мимо нас, держась за руки, пробежали два малыша в разноцветных курточках. Я улыбнулся, потому что знал: детям всегда следует улыбаться. А Калерия не удостоила их взглядом.

– Хорошо, что любишь историю. – Она положила мне руку на плечо, и я затрепетал: это был наш первый тактильный контакт. – Тогда, может быть, ты знаешь, что на картах до шестнадцатого века нет пирамид? Только маленькие, вроде пирамиды Цестия в Риме. Есть крепости, башни, даже животные, а великих африканских пирамид нет.

– А почему? – спросил я. Мне опять стало тревожно.

– Кто знает. Может, такой странный огромный объект почему-то не привлек никого из средневековых картографов и путешественников. А может, потому что их построили уже после того, как нарисовали эти карты. Построили для совсем отличных от хранения мумий целей.

Калерия опять, как и днем ранее, посмотрела прямо на меня, и я затрепетал: она точно знала ответ, в ее глазах было чудовищно много мудрости. Я не понял, как такое возможно. Ей ведь всего-то двадцать.

Никто и никогда так на меня не смотрел, ни бывшая жена, ни родители.

Вечером я навел порядок. Потом лежал на кровати и рассматривал полки с книгами. Это были энциклопедии, сохранившиеся с детских лет, и книги по истории войн.

Неужели, думал я, в них сплошная ложь? А потом понял: почему нет? У них красивые обложки, а за красотой всегда прячутся подлость и обман.

Ночью мне снились занесенные песками пирамиды. Мимо них шли, кутаясь в плащи, солдаты Наполеона. Сперва апатичный, сфинкс вдруг как будто почуял меня, невидимого для окружающих, повел своим безглазым лицом, и я проснулся, задыхаясь.

* * *

Это было наше третье свидание с Калерией.

Мне не нравилась цифра «три», ощущал в ней лживость. Дорисовать пару линий – и это уже восьмерка. А еще она не отличается от буквы «З». Тройка среди честных цифр выглядела плохо маскирующимся шпионом, и меня это тревожило. От третьего свидания я ожидал подвохов.

Вопросов Калерия на этот раз не задавала, и я забеспокоился: вдруг она потеряла ко мне интерес?

Мы прогуливались вдоль реки. Я купил у старушки кулек с сухарями, и мы бросали крошащиеся кусочки проплывающим мимо уткам (их было восемь).

– Хорошо, что они могут есть. Было бы грустно, если бы просто сидели и умирали от голода, – сказала Калерия.

Я кивал.

– Ты, кстати, знаешь, что на человека влияет его кишечная микрофлора? На все – на его поведение, здоровье, даже характер. – Слова Калерии стали для меня неожиданностью. Я-то думал, что мы опять поговорим про пирамиды, японских историков или хотя бы про книгу «Желтый туман». – Есть гипотеза, что так и было задумано. Знаешь, как фермер по-особому откармливает стадо, чтобы получить идеальную мраморную говядину.

Мимо прошла женщина с коляской. Младенец агукал, и я ему, как меня в детстве научили, улыбнулся, сделал пальцами «козу». Калерия никак не реагировала и продолжала:

– Может, и людей так спроектировали, чтобы, изменив микрофлору, менять по необходимости и их самих. Это же так просто: культивируешь с детства у группы одни бактерии, и эти люди – идеальные помощники. Другие бактерии – и люди перекормленные рохли с избытком жира. Кстати, о бактериях…

– Да, кстати о бактериях! – перебил я Калерию. – У меня на компьютере есть фото бара «Пивная бактерия», папа из командировки присылал. Я могу тебе потом ее как-то передать.

– Очень интересно, – улыбнулась Калерия. Я только сейчас заметил, что у нее желтые и немного кривые зубы. От этого она понравилась мне еще сильнее – у моей предательницы-жены была идеальная белая улыбка.

А еще я увидел, что в большом нагрудном кармане Калерии лежит фломастер.

– Так вот, мы всегда полагали, что бактерии – крошки, тысячные доли миллиметра. Однако совсем недавно нашлись совершенно гигантские типы. Тиомаргарита магнифика – просто исполинша, достигает двух сантиметров, видна глазом. Она обошла все ограничения на размер прокариот и распределила по клетке десятки тысяч копий своего генома. Она буквально царица всех бактерий.

Калерия опять говорила этим своим отстраненным, зачищенным от эмоций голосом. Мне снова было от этого дискомфортно, но теперь уже поменьше. Я понял, что почему-то лучше усваиваю сказанное таким образом. Подумал, что Калерия как будто занимается моим обучением. Словно в школе.

«Но что это за учитель такой, не знающий Буденного?» – это я чуть не сказал вслух и сразу испугался своей дерзости.

Мимо нас промчались два бегуна – девушка и юноша. Очень красивые, в ярких кроссовках, с длинными мускулистыми ногами и идеальными телами. Они были в кепках и солнцезащитных очках, но я все равно отметил их прекрасные лица. С ненавистью посмотрел им вслед.

– Чего это ты? – обратилась ко мне слегка озадаченная Калерия.

Я впервые видел ее удивленной, поэтому растерялся и честно ответил:

– Ненавижу красивых.

– Напрасно. – Калерия выглядела расстроенной. – Ладно, мне пора.

Она отвернулась и пошла вдоль реки. Все внутри меня заболело и задрожали ноги. «Это все, это конец, ты все испортил, ты мусор, ты мразь, ты напрасный, ты пустота», – забились в голове слышанные ранее слова.

Калерия вдруг остановилась, развернулась, подошла ко мне, взяла за шелушащуюся сухую руку и написала на ней фломастером адрес электронной почты.

– Жду твою пивную бактерию.

Она улыбнулась и пошагала прочь.

По дороге я купил водостойкий маркер. Когда маме делали лучевую терапию, мы с папой все время их покупали, чтобы подновлять стирающиеся