– Гляди, Мэтт, я клей принес! Сейчас мы живо склеим эту штуку. Ну-ка, где она у нас там? – крикнул он, торжествующе размахивая пузырьком, а другой рукой легонько отстраняя от себя девушку. Но Мэтти как будто не слышала его слов.

– Итан… Зена приехала, – прошептала она, схватив его за рукав.

Они стояли, глядя друг на друга, бледные, словно соучастники преступления.

– А где же гнедой? Его в конюшне нет! – запинаясь, выговорил Итан.

– Джотам в Корбери накупил чего-то для своей жены и взял гнедого отвезти домой покупки, – объяснила Мэтти.

Невидящим взглядом он обвел кухню, казавшуюся холодной и убогой в дождливых зимних сумерках.

– Как она? – тоже понизив голос, спросил Итан.

Мэтти пожала плечами.

– Не знаю. Как приехала, сразу пошла наверх.

– И ничего не сказала?

– Ничего.

Итан в задумчивости присвистнул и спрятал пузырек с клеем обратно в карман.

– Ладно, не беспокойся: я ночью спущусь и все склею, – пообещал он, снова натянул промокшую куртку и пошел в конюшню засыпать лошадям на ночь овса.

Пока он возился с лошадьми, подъехал Джотам Пауэлл, и Итан предложил ему подняться в дом перекусить. Присутствие работника, нейтрализующее атмосферу за столом, сегодня вечером пришлось бы очень кстати, поскольку Зена после своих поездок в город обычно бывала «не в себе». Однако Джотам, который никогда не отказывался поесть на дармовщинку, на сей раз, к удивлению Итана, отверг его хлебосольство.

– Премного вам благодарен, но я уж того, лучше пойду, – процедил он сквозь зубы.

– Зайди обсушись, – уговаривал его Итан. – На ужин сегодня что-то горяченькое.

Но Джотам выслушал призыв своего работодателя с каменным лицом, и так как его словарь был не слишком обширен, он ограничился тем, что повторил:

– Да нет уж, я лучше пойду.

В этом стоическом отказе от бесплатного ужина и согрева Итану почудилось нечто зловещее, и он стал гадать, что же могло приключиться по дороге, чтобы у Джотама начисто отбило аппетит. Может быть, Зене не удалось показаться новому доктору, а может, его советы пришлись ей не по вкусу? Итан знал, что в таких случаях она способна была сорвать злость на первом, кто подворачивался под руку.

Когда он вернулся на кухню, там уже горела лампа, и вокруг стало снова так же весело и уютно, как вчера. Стол был накрыт так же старательно, в печи весело трещал огонь, на полу перед дверцей дремала кошка, а в руках у Мэтти была полная тарелка свежих пышек.

Они молча обменялись взглядами, и Мэтти сказала точно так же, как накануне:

– А не пора ли ужинать?

Глава VII

Итан вышел в прихожую повесить мокрую одежду. Он постоял, прислушиваясь, не раздаются ли наверху шаги жены, потом окликнул ее. Ответа не было, и после минутного колебания он поднялся по лестнице и отворил дверь в спальню. В комнате было почти совсем темно, и в этом полумраке Итан с трудом разглядел жену: она сидела у незанавешенного окна, прямая как доска, и по жестким линиям ее силуэта на фоне оконного стекла он догадался, что она еще не переоделась с дороги.

– Как дела, Зена? – спросил он, стоя в дверях.

Она не двинулась, и он добавил:

– Ужин на столе. Пойдешь ужинать?

Она ответила:

– Я не в состоянии проглотить ни крошки.

Это была формула, освященная традицией, и он ожидал, что, произнеся ее, Зена, как всегда, поднимется и сойдет ужинать. Но она осталась сидеть, и он не нашел ничего лучшего, как заметить:

– Ты, должно быть, утомилась с дороги.

В ответ на это она повернула голову и торжественно изрекла:

– Я больна гораздо серьезнее, чем вы думаете.

Хотя он слышал такие слова далеко не впервые, они заставили его встрепенуться: а вдруг на сей раз это правда?

Он сделал два шага в комнату.

– Надеюсь, что ты ошибаешься, Зена.

Она продолжала глядеть на него в густеющих сумерках с томно-величественным видом мученицы, отмеченной перстом судьбы.

– У меня признали осложнения, – объявила она наконец.

Услышав это грозное слово, Итан понял, что дело плохо. Оно произносилось в округе в редчайших, особо важных случаях. На людей обыкновенных нападали болезни и всякие «хворобы», которые нетрудно было распознать и определить, и лишь избранные страдали «осложнениями». «Осложнения» сами по себе были уже знаком отличия, хотя в большинстве случаев они оказывались равнозначными смертному приговору. С «хворобами» можно было жить да жить, «осложнения» же, как правило, сводили в могилу.

Сердце Итана разрывалось между двумя противоположными чувствами, но жалость все-таки пересилила. Очень уж мрачный и отрешенный вид был у его жены – и правда, невелика радость сидеть одной в темноте с такими мыслями.

– Это что, новый доктор у тебя нашел? – спросил Итан, невольно понижая голос.

– Да. И еще он сказал, что любой доктор с понятием посоветует мне лечь на операцию.

Итан знал, что окрестное женское население, проявляя жгучий интерес к проблеме хирургического вмешательства, придерживается различных точек зрения относительно его целесообразности. Одни утверждали, что подвергнуться операции весьма почетно, другие же находили такой способ лечения грубым и неприличным. Итан, по чисто финансовым соображениям, всегда радовался, что Зена примыкает ко второй фракции.

Неожиданная серьезность ее сообщения привела его в замешательство, и он попытался ее успокоить, выбрав самый простой и легкий путь.

– Что он смыслит, твой новый доктор? Откуда он вообще взялся? Раньше тебе никто ничего такого не говорил.

Ход был явно неудачный, и он понял свою оплошность еще до того, как Зена раскрыла рот: сейчас она нуждалась не в разубеждении, а в сочувствии.

– Мне и не надо ничего говорить. Я сама знаю, что мне с каждым днем хуже делается. И все это видят, кроме тебя. И если хочешь знать, доктор Бак не кто-нибудь, а очень даже известный врач. У него в Вустере свой кабинет, а раз в две недели он ездит в Бетсбридж и в Шедс-Фолз, дает там консультации. Элиза Спирс, например, сколько лет мучилась почками, прямо высохла вся, а доктор Бак ее в два счета поставил на ноги. Она теперь даже в церковном хоре поет.

– Видишь, как хорошо! Значит, надо его слушаться – что он скажет, то и делай.

Она пристально взглянула на него и ответила:

– Само собой.

Новая нотка в голосе Зены заставила Итана насторожиться. В ее последних словах он уловил не жалобу и не упрек, а сухую решимость.

– Так что же доктор тебе велит? – спросил он, и перед ним сразу же встала пугающая перспектива новых затрат.

– Он велит нанять прислугу. Говорит, что по дому мне ничего делать нельзя, что я даже пальцем ни к чему не должна прикасаться.

– Прислугу нанять? – Итан остолбенел.

– Вот именно. И тетя Марта мне уже нашла девушку. И все сказали, что мне еще повезло – в такую даль наниматься никто не соглашается. Я уж набавила ей лишний доллар, чтоб она не раздумала. Завтра и приедет, дневным поездом.

Гнев и смятение