— Но ведь подавляющее большинство терпит.

— Терпит, — признал Ростислав. — Но это не аргумент, чтобы и я терпел. И без того долго это делал.

— Ты надолго лишил меня спокойствия, Ростик. А о детях подумал?

— Дети поживут за границей. Так будет всем спокойней. А за то, что лишил тебя спокойствия, извини. Но ничего изменить не в состоянии.

— Каждый сделал сейчас по важному признанию, — грустно констатировала Эмма Витольдовна. — Мне понадобилась разрядка от постоянного поиска смысла, а тебе — поставить все на кон, чтобы его найти. Я мать, ты мой сын, но мы такие разные. Словно глядим в противоположные стороны.

Владислав прижался лицом ко лбу матери.

— Ничего мы не разные, мы даже очень похожи друг на друга. Просто у нас разные фазы жизни. И все будет хорошо.

— Не будет, Ростик. Я, как астролог, это знаю из надежных источников, — вздохнула Эмма Витольдовна. — Пообещай, что не станешь лезть на рожон.

— По возможности не буду. А теперь пойду. До начала юбилея меньше часа.

108

Машина въехала на территорию замка и остановилась возле здания. Из нее вышел Кшиштоф Варшевицкий, внимательно осмотрел все вокруг. Довольно долго разглядывал возвышающую перед ним каменную громаду. Затем нетерпеливо посмотрел на вход, но пока что-то никто не торопился выходить ему на встречу.

Каманин поспешно одевался у себя в номере.

— Что ты так нервничаешь? — спросила Мария.

— Я не нервничаю, просто я помню, что он не любит ждать. Неудобно, человек приехал, а его никто не встречает.

— Мог бы позвонить хотя бы минут за десять, что подъезжает, — проворчала Мария.

— Не тот статус. Ладно, пойдем встречать современного классика.

Мужчины шли на встречу друг другу. Остановились в полуметре, обменялись внимательными и отчасти настороженными взглядами, затем пожали руки.

— Здравствуй, Кшиштоф. Спасибо, что приехал.

— Здравствуй, Феликс. Мне очень приятно оказаться на твоем юбилее. Прости, что так получилось, что я сам напросился.

Варшевицкий говорил по-русски правильно, но с сильным польским акцентом. Каманин вспомнил, что в свое время тот учился в Москве. И когда-то этим сильно гордился. Но пришли другие времена, и писатель старался упоминать об этом по возможности реже.

— Значит, так было нужно, Кшиштоф.

— Не знаешь, кому, Феликс?

— А это уже не столь важно, для нас главное — исполнить предназначенное. Все остальное — ненужные детали.

— Узнаю твои парадоксы, — как-то не очень искреннее улыбнулся Варшевицкий.

— А это не парадоксы. Впрочем, сейчас давай о другом. Пойдем в замок, ты устал с дороги, напою тебя кофе.

— За кофе большое спасибо, мечтал о нем весь путь в твой замок. С удовольствием выпью.

— Но прежде хочу познакомить тебя с Марией. Она без пяти минут моя жена.

Варшевицкий бросил на женщину изучающий взгляд.

— Очень приятно, пани Мария. У Феликса всегда были самые красивые женщины. И я ему сильно в этом завидовал. — Писатель галантно поцеловал ей руку.

— Я к таким не отношусь, — улыбнулась Мария.

Варшевицкий и Каманин расположились на террасе. Официантка принесла им кофе.

— Когда я узнал, что ты приобрел замок в Польше, я был сильно удивлен. Не ждал от тебя такого поступка, — произнес Варшевицкий.

— Не стоит искать большого смысла в нем. Случайно увидел объявление и подумал: а почему не купить. Тем более, Польша не чужая мне страна, я здесь прожил несколько лет.

— Но ты не самым лучшим образом к ней относился, Феликс. Разве не так?

— Я негативно относился к отрицательным сторонам польской жизни и польского характера. Но не к самой стране и не к полякам.

— Если не считать твоего резко отрицательного отношения к нашей приверженности к католицизму. Помнится, мы чуть не дрались.

— Я и сейчас такого же мнения, — пожал плечами Каманин. — Католицизм — это особый вид польского проклятия. Он мешает вашему развитию, оглупляет нацию, сдерживает ее творческие силы. А главное он кардинально искажает взгляд на мир.

— Значит, ты все же признаешь свое отрицательное отношение к некоторым аспектам нашей жизни.

— Мы уже спорили об этом в свое время, не хочется начинать все сначала.

— Ты прав, — согласился Варшевицкий. — Я приехал не для этого.

— А для чего, Кшиштоф? Будем откровенны, мы не были с тобой друзьями.

— Не были, но при этом проводили вместе немало времени.

— Без конца ругаясь и ссорясь.

— А разве это не дружеские отношения, Феликс?

Каманин рассмеялся.

— Возможно, ты прав, людей может сближать не только любовь или взаимная привязанность, но и неприязнь и даже ненависть. Причем, иногда сильней, чем даже любовь.

— Хочешь сказать, что это наш случай?

Каманин пожал плечами.

— Ссоры тоже нужны. Они бывают более плодотворны, чем согласие. Обычно оно возникает от того, что один человек навязывает свое мнение другому.

— Да, так часто бывает, — кивнул головой Варшевицкий. — Но у нас такое не проходило. Каждый отстаивал свою позицию до конца. Ведь так было, Феликс?

— Да что об этом вспоминать да еще в столь прекрасный день. Лучше искупаться в озере.

— Спасибо, но я приехал сюда не за этим. Я хотел…

Внезапно речь поляка прервалась, а его взгляд устремился куда-то мимо Каманина. Он посмотрел в туже сторону и увидел только что вошедшую на террасу Мазуревичуте. Поляк и литовка, не отрываясь, смотрели друг на друга.

— Кшиштоф?

— Рута?

— Как ты тут оказался Кшиштоф? — спросила Мазуревичуте.

— Я заехал на юбилей к Феликсу.

— Вы знакомы?

— Мы работали на одной кафедре в Ягеллонском университете. А как ты познакомилась в Феликсом?

Мазуревичуте перевела взгляд с Варшевицкого на Каманина, затем снова посмотрела на Варшевицкого.

— Мы старые знакомые, — уклончиво произнесла она.

— Нет, уж, давайте все выясним, — потребовал Каманин. — Недомолвки всегда мешают нормальным отношениям. Никто не возражает?

Варшевицкий и Мазуревичуте ответили на это предложение молчанием.