Шрифт:
Закладка:
П. А. Столыпин просил государя принять членов новой Гос. думы; но государь ответил: «Теперь принимать ее рано, она себя еще недостаточно проявила – проявила в смысле возлагаемых Мною на нее надежд для совместной работы с правительством. Следует избегать преждевременных выступлений с Моей стороны и прецедентов».
Ближайшие же дни показали, что представители центра Гос. думы действительно были настроены не совсем так, как того желал государь.
Во время своих избирательных кампаний октябристы не раз ставили в укор двум первым Думам, что они даже не сказали царю «спасибо» за введение народного представительства. В первые же дни сессии октябристы вместе с частью правых внесли предложение о составлении приветственного адреса государю от имени Гос. думы. Это предложение, возникшее из самых лояльных побуждений, неожиданно стало поводом для серьезного политического конфликта. В комиссии по составлению адреса правые настаивали на том, чтобы в его текст было включено слово «самодержавие», к.-д. требовали упоминания слова «конституция». Соглашение в комиссии достигнуто не было; и 13 ноября в общем собрании Думы начались прения, принявшие вскоре бурный характер. Вышло так, что Дума, по существу, обсуждала вопрос – самодержавный или конституционный строй в России.
А. И. Гучков произнес речь, в которой определенно стал на конституционную точку зрения, хотя и возражал против включения этого термина в адрес. Правые ораторы, со своей стороны, придали огромное принципиальное значение слову «самодержавный». «Титул самодержца есть, и вы, отвергая его, будете сами нарушителями Основных Законов, – заявил Н. Е. Марков. – Если слово самодержец будет отвергнуто, мы не примем вашего адреса».
Заседание затянулось до глубокой ночи. Горячую речь произнес знаменитый адвокат Ф. Н. Плевако. Обращаясь к правым, он напомнил, что сам государь дал Думе законодательные права: «Он скажет вам – вы дети. Я дал вам тогу мужа, а вы снова просите детскую рубашку!» Расхождения между правыми и центром проявлялись все резче. Тогда к.-д. и прогрессисты обещали октябристам голосовать за адрес, если слово «самодержавие» не будет в него включено. И предложение правых поставить в заголовке адреса «Его Величеству государю императору, Самодержцу Всероссийскому» было отвергнуто большинством 212 против 146 голосов. После этого правые отказались участвовать в принятии адреса и отправили государю (за 114 подписями) отдельное обращение. Благодарственный адрес был принят совершенно неожиданным большинством из центра и левых.
Это голосование произвело огромное впечатление. Левая печать ликовала. К.-д. «Речь» писала, что Дума «в ночь с 13 на 14 ноября положила грань межеумочному состоянию великой страны и на 25-м месяце Российской конституции объявила, что конституция на Руси действительно существует». «Самодержавие погибло на Руси бесповоротно», – восклицал «Товарищ». «Русь» писала о «сошествии на октябристов духа народного»; в «Московском Еженедельнике» кн. Г. Н. Трубецкой отмечал: «Манифест 17 октября окончательно зарегистрирован в России в памятный день 13 ноября».
«Первая победа левых – неожиданная и громовая, – писал в “Новом Времени” М. Меньшиков. – Взамен неудачной осады власти начнут японский обход ее, – обход как будто совершенно мирный, лояльный, преданный – только позвольте связать вас по рукам и ногам!..»
Государь был сильно возмущен тем, что Дума, за лояльность которой так недавно ручался ему Столыпин, могла ставить на голосование – и отвергать! – его титул, закрепленный в основных законах. На всем отношении государя к новой Думе, и к партии октябристов в частности, этот инцидент оставил глубокий след.
Но это большинство, которое сложилось 13 ноября, совершенно не соответствовало общей политической обстановке. В пылу борьбы октябристы проголосовали вместе с к.-д.; по существу они оставались их противниками. Они хотели сотрудничать с властью и бороться с революцией. Под этим флагом они и победили на выборах. Им было по пути не с левыми, а с правыми. Голосование 13 ноября имело принципиальный, декларативный характер – но оно не могло переменить партийные взаимоотношения.
При ином премьере новая Дума все же легко могла бы соскользнуть на оппозиционные рельсы и зайти в тупик; но П. А. Столыпин сумел восстановить положение. Он искренне верил в необходимость представительного строя; он считал, что в Думе есть большинство, желающее сотрудничать с властью, что лучшей Думы без опасных потрясений все равно сейчас не добиться. Октябристам П. А. Столыпин дал понять, что дальше известной черты он не может пойти им навстречу: если они не хотят разрыва с властью, они должны прежде всего избегать союза с ее открытыми противниками – того союза, который неожиданно возник в заседании 13 ноября.
16 ноября, всего через три дня после памятного голосования об адресе, П. А. Столыпин выступил в Думе с министерской декларацией; центр и правые встретили и проводили его шумной овацией и несколько раз прерывали его аплодисментами.
«Историческая самодержавная власть и свободная воля Монарха, – говорил премьер, – являются драгоценнейшим достоянием русской государственности, так как единственно эта воля, создав существующие установления и охраняя их, призвана в минуты потрясений и опасности для государства к спасению России и обращению ее на путь порядка и исторической правды». – «Самодержавие московских царей, – говорил далее П. А. Столыпин, – не походит на самодержавие Петра, точно так же, как и самодержавие Петра не походит на самодержавие Екатерины II и царя-Освободителя. Русское государство росло и развивалось из своих собственных русских корней, и вместе с ними, конечно, видоизменялась и развивалась и Верховная царская власть. Нельзя к нашим русским корням, к нашему русскому стволу прикреплять какой-то чужестранный цветок. Пусть расцветет наш родной русский цвет, пусть он расцветет и развернется под влиянием взаимодействия Верховной Власти и дарованного ею нового представительного строя».
И думское большинство – из центра и правых – шумно приветствовало все эти слова председателя Совета министров; свое отношение к его личности оно проявило еще более ярко на следующий день, когда к.-д. оратор Родичев, отвечая премьеру, сделал личный выпад против него. Депутаты повскакали с мест; раздались крики: «вон! долой!», и хотя Родичев принес Столыпину извинения, его все же исключили на 15 заседаний.
Только после этих заседаний (16 и 17 ноября), показавших, что думское большинство объединяется вокруг П. А. Столыпина, смягчил понемногу свое отрицательное отношение к Думе и сам государь. Он поставил на думском адресе сухую пометку: «Готов верить выраженным чувствам. Ожидаю плодотворной работы». На телеграмму правых депутатов он ответил благодарностью. «Верю, – писал он, – что созданная Мною Дума обратится на путь труда и в строгом
