Юга нашел давешние размышления сына о местонахождении Мужун Фу заслуживающими внимания, и намеревался выступить навстречу последнему. Шэчи, подумав, согласился с тестем, тем более, что сидение на одном месте успело поднадоесть деятельному юноше.

Едва лишь лодка бросила якорь у причала поместья Мужунов, А Чжу обернулась, озабоченно хмуря брови, и тихо окликнула свою товарку, указывая на дверь поместья. Та зияла пустым проемом, распахнутая настежь, что удивило Инь Шэчи — он отчетливо помнил, как служанки, покидая усадьбу, тщательно заперли все двери. Поймав взгляд А Чжу, он приложил палец к губам, и, осторожно выбравшись на доски причала, поманил за собой остальных. Спутники быстро поняли его мысль, и вскоре, вся компания, собранная и молчаливая, без шума и спешки входила в усадьбу Мужунов, намереваясь застигнуть врасплох наглых воришек.

Внутри здания поместья, их глазам предстали полнейший беспорядок и разруха: перевернутая мебель, разбитые напольные вазы, и полка с книгами, которую, казалось, растерзала стая голодных тигров — ее содержимое было разбросано вокруг, а на резных досках виднелись царапины и трещины. Именно рядом с полкой суетился рослый мужчина в красной накидке, перемазанной грязью и пылью. С вставшей торчком буйной шевелюры неизвестного слетали капли пота, когда он, наклоняясь, хватал с пола очередной свиток или книгу, вчитывался в них, и с раздраженными ругательствами отбрасывал прочь.

— Да где же они⁈ — возопил он, в ярости отшвырнув очередной томик.

— К нам вломился сумасшедший?.. — растерянно протянула А Би.

— Кто⁈ Что⁈ — разозленно воскликнул вторженец, обернувшись на ее голос.

Инь Шэчи удивленно округлил глаза. Он узнал этого мужчину сразу же, несмотря на утерянную остроконечную шапку, затрепанную кашаю, что больше напоминала сейчас грязную половую тряпку, блеск безумия в широко распахнутых глазах, и шарики пены в уголках рта. Тибетский монах Цзюмочжи, давний знакомец четырех путников, явился незваным в очередной дом, охочий до чужих ценностей. Шэчи невольно скривился в брезгливом сожалении — вид тибетца не оставлял сомнений в произошедшем с ним. Внутренние демоны одолели монаха — алчность и желание обладать чужим окончательно задавили в его разуме как заветы буддийского учения, так и здравый смысл. Одержимость силой, и неудачи в ее получении, свели разбойного тибетца с ума.

— Вы кто⁈ — невнятно рявкнул Цзюмочжи. Его покрасневшие глаза лихорадочно шарили взглядом по вошедшим. — Чего вам надо? Они мои! Все они, все знания! Мужун Бо обещал мне! Нужно только найти их! Где свитки⁈

— Только поглядите, что натворил этот помешанный, — скорбно вздохнула А Чжу, выходя вперед. — Из-за одной только копии расширенных примечаний к «Веснам и Осеням», что хранилась на этой полке, молодой господин будет в ярости. А Би, давай-ка вышвырнем отсюда лишний мусор, и займемся уборкой, — она без особой опаски полуобернулась к остальным.

— Мне нужно найти свиток! Шаолиньские техники! — проорал тибетец. — Их здесь нет! Нет их, я искал! Ты мешаешь! Вы все мешаете! Прочь! Прочь отсюда! — он вскинул руки в угрожающем жесте.

— А Чжу, берегись! — вскричал Инь Шэчи, бросаясь вперед, и понимая, что не успевает.

Спасение пришло из самых неожиданных рук. Сияющий луч ци, сорвавшийся с пальцев Дуань Юя, ударил в висящую под потолком широкую вывеску с золочеными иероглифами «семья Мужун», и рассек одно из ее креплений. Тяжелая доска свесилась с потолка, и приняла на себя яростно полыхнувшую вспышку пламени. Шэчи, на пределе скорости подскочив к растерянной А Чжу, ухватил девушку за руку, и оттащил ее к остальным, прежде чем огненная техника Цзюмочжи превратила дерево вывески в рассыпающийся пепел.

— Божественный меч… чего-то! — безумно захохотал тибетец. — Я сожгу тебя на могиле… сожгу! — огненная ци вновь заклубилась в его ладонях.

— Назад! — воскликнул Дуань Чжэнчунь. — Наружу, или мы все сгорим здесь!

Вся компания дружно последовала его совету — здание поместья уже понемногу занялось, потрескивая тлеющим мореным деревом пола, наполняя воздух черным дымом сгорающего мебельного лака, и поднимая в воздух тонкие черные хлопья пепла, совсем недавно бывшие бумагой книг и свитков.

Сумасшедший монах двинулся следом за отступающими, пыхая пламенем не хуже разъяренного дракона. На пути его огненной техники, свежая трава желтела, усыхала, и вспыхивала, усеивая землю черной золой. Цзюмочжи шагал по усадьбе Мужунов вестником пламенной смерти; безумие тибетца ничуть не умалило мистической мощи его огня.

— Вторая, потом пятая, — коротко прошептал жене Шэчи. Та поняла его с полуслова, согласно кивнув, и молодая пара дружно рванула клинки из ножен.

Их бросок был столь слаженным, что фигуры юноши и девушки словно слились в одну, во мгновение ока преодолев расстояние до прикрывающих монаха огненных всполохов. Мечи Ваньцин и Шэчи слитно врубились в пламенный щит, заставляя его проминаться и распадаться. Огненная ци, щедро выплескиваемая монахом, не вела себя подобно обыденному жару костра. Ее пламенеющие, нестерпимо-жаркие языки клубились, подобно густому дыму от сырых дров, и сопротивлялись ударам, сдерживая и замедляя их, словно толстый доспех из дубленой кожи.

Оружие Инь Шэчи глубоко погрузилось в пламя тибетца, рассекая его, и заставляя раздаться в стороны, но юноша не развил атаку: клинок Му Ваньцин лишь надсек огненный щит, не прорубив его. Дареная мощь наследника секты Сяояо на порядок превосходила внутреннюю силу его жены, и там, где его удары падали неотразимыми небесными молниями, выпады Ваньцин били быстро и сильно, но все же менее сокрушительно. Девушка мгновенно изменила последовательность атак, юркой лаской метнувшись за спину Шэчи. Юноша крутанул мечом, вновь разрубая пламенную защиту; оружие и рука Му Ваньцин, прижавшейся к его спине, двигались за клинком и десницей Инь Шэчи близкой тенью. Их мечи и руки словно слились в одно оружие, чей сдвоенный натиск разметал огненную ци широким круговым движением. Вторая форма Семи Мечей Привязанности, Меч Отражений, позволяла показывать и не такие чудеса слаженности. Как и всегда при ее выполнении, Шэчи преисполнился невыразимого довольства; ему даже пришлось напрячь волю, чтобы вновь сосредоточиться на бое. Без сомнений, тибетский безумец ни за что не дал бы ему с женой времени на объятья и поцелуи, которые столь часто прерывали их совместную практику второй формы.

Стоило огненному щиту распасться под мечами молодой пары, девушка легко вспрыгнула на плечи Инь Шэчи, и, с силой оттолкнувшись ногами, ринулась на врага. Ее стройное тело вытянулось длинной охотничьей стрелой, чьим наконечником были три чи отличной стали, направленной точно на Цзюмочжи. Тибетец испуганно закричал: в своем сумасшествии, он ничуть не утратил жажды жизни. Суматошный прыжок,