Шрифт:
Закладка:
Ничего, главное что жив остался!
В тюремной больничке вылечат и расстреляют уже здоровым.
Увы, но посадить всех без исключения «призывников» — что очень хотелось сделать, я не мог… Ограничился только самыми радикально настроенными из них, уже успевшими изрядно поднадоесть своим же. Тут же провели блиц-партсобрание и большинством перепуганных происходящим голосов, их исключили из Всесоюзной коммунистической партии (большевиков).
По существующему закону, семьи причастных к контрреволюционной деятельности — подлежат выселению в места более отдалённые и, по решению судью и Волостного Совета народных депутатов — процесс уже пошёл. Двадцать с чем-то человек «заговорщиков» — потянули за собой свыше трёхсот «ссыльных поселенцев», которых уже начали «упаковывать» — сгоняя с самим минимумом личных вещей в Ульяновский исправительно-трудовой лагерь. Перекантуются там с недельку-две, потом в спецэшелон и на спецпоселение куда-нибудь в тайгу.
Суров закон, но это — закон!
И это на порядок лучше, чем полное беззаконие — творящиеся в годы Гражданской войны. Исстрадавшийся за время последней народ, это прекрасно понимает и вполне одобряет такой порядок вещей.
В данном случае, я тоже на стороне такого закона: в провинции — всё ещё сильны родственно-кланновые традиции, а мне в Ульяновске «неуловимые мстители» не нужны.
* * *
Наконец всё более-менее разгребя, кинулся со всех ног домой (автомобиль отдал для продолжавшихся оперативно-следственных мероприятий) — благо он недалеко от Управления и, как раз нарвался на выселение семьи «Гражданина начальника».
Очень неприятное зрелище, скажу вам…
Двое зарёванных детей до пяти лет, уже охрипших от плача и лишь жалобно скуливших… Женщина с огромным животом, с распущенными волосами и обезображенным горем лицом, ползала на коленях среди валяющего в осенней грязи домашнего барахла и выла как издыхающая волчица, изредка вопрошая:
— За что? За что?
Чужаки!
Никого сочувствия к ним, лишь усмешки и оскорбления в их адрес… Лучше Александра Сергеевича не скажешь:
'Ужасный век,
Ужасные сердца!'.
Не стал вмешиваться — всех не пережалеешь, нашёл в тайном месте ключи от Храма и стараясь сделать это незаметно, пробрался в свой хрон. На ощупь (электричество отключили сразу после закрытия) проверив целостность своего компьютера, выгреб в карман все иновременные лекарства из ящика — на месте разберёмся и, также рысью побежал в волостную больницу.
Слава Богу, успел!
— Как он, Михаил Ефремович?
Доктор Ракушкин, пряча глаза:
— Очень тяжёл. Сильные боли… Всё какого-то ангела зовёт, должно быть бредит.
Красноречиво молчу и тот, как будто насилу выталкивая слова:
— Вот-вот представится… До вечера, в любом случае не доживёт.
Отец Фёдор лежит в отдельной палате.
Ну и вид — краше только… Ему было так больно, что он меня не узнал.
Что делать?
— Оставьте нас наедине!
Делаю, что могу и надеюсь — хуже не будет. Вколол ему свои «стариковские» — что мне были прописаны, для тех случаев — когда конкретно «прижимало»… Сразу тройную дозу.
Через минуту-другую порозовел чуток и, открыв глаза узнал меня:
— Ангел…
— Аз езмь.
— Ты вернулся… Я ждал, я не мог умереть, не узнав…
Едва смог выдавить хрипло:
— Спрашивай что хочешь, человече.
Высохшей до костей холодной рукой взяв мою, ища измученным взглядом мой:
— Ангел, мне страшно… Нет, не смерти боюсь, не подумай… Вдруг они правы и «там» ничего нет? Пустота и космический холод… Существует ли у человека бессмертная душа? Иль, мы бездушны как камни? Рай или ад? Они существуют? Где я окажусь? Скажи — уже можно, никто не узнает.
Не пряча глаза, начинаю врать:
— Душа, так же материальна — как и всё остальное и, она бессмертна — как бессмертна и вечна материя, переходящая из одного состояния в другое. Рай или ад — мы сами себе создаём и, причём ещё в земной жизни. «Там» же, такого понятия не существует и, каждая «отлетевшая» в другое измерение душа — соединяется с другими в один огромный мир — в котором нет на злобы, не зависти, ни жестокости…
Вижу горящие глаза, как искры из-под пепла ночного костра:
— Увижу ли я своего сына Серафима и супругу Прасковью Евдокимовну? Батюшку, мою матушку…?
— Обязательно увидишь, хотя это может произойти самым необычным образом…
Я, по месту интерпретирую, пересказывал Отцу Фёдору голливудский фильм «Куда приводят мечты» и, он даже стал улыбаться — как вдруг…
Как вдруг его не стало.
Закрыв ему глаза и поправив свесившуюся со смертного одра руку, посидев минут пять рядом, выхожу из палаты и не поднимая головы:
— Хороните без меня, я уже попрощался.
— Мы понимаем, Серафим Фёдорович… Сделаем всё как положено, не беспокойтесь.
Действительно, чувствую себя потерявшим самого дорогого человека, более того — как будто, мне отсекли с болью и кровью часть самого себя. Этому человеку, в своей новой жизни — я обязан буквально всем, как своим родителям в «той». Страшно даже представить, что было бы со мной — если бы он не принял меня, дав мне имя своего сына — без вести пропавшего в польском концлагере.
Жив и при деньгах буду…
Последнее с себя продам!
Но обязательно памятник мраморный у скульптора закажу: православный крест и скорбящий ангел, подле него…
* * *
Контракт с тремя немцами-телохранителями закончился: устраняя все возникающие угрозы для моей «священной тушки» — они в целостности и сохранности сопроводили меня до Ульяновска.
Подписав бумагу, по которой они через «Межрабпом» получат крупное вознаграждение в Германии, предлагаю им следующий контракт.
За время нашего путешествия я с этой «троицей» хорошенько познакомился и, достаточно хорошо изучил их биографии. Ганс и Франц — недоучившиеся студенты, которые с началом Великой войны добровольно пошли на фронт и, будучи неоднократно ранеными, пройдя сущий ад этой «мясорубки» — дослужились до офицерских званий. Первый из них перед окончанием войны, например, командовал ротой штурмового батальона. Второй — штурмовой группой.
«Тактика небольших групп» — самое слабое место Красной армии, по унаследованной привычке от Императорской — умеющей воевать только массированным натиском кое-как вооружённых и обученных толп вчерашних крестьян-мужиков. Даже заимев танки, командиры РККА не изменив обычаю — посылали их в бой слабоуправляемыми стальными табунами.
Весьма заманчиво было бы, чтоб немцы натаскали в подобной тактике «футболистов» Саньки да Ваньки. Я накоротке познакомил их с Борщёвым (Слащёвым) и те, как будто подтверждая народную поговорку — «рыбак рыбака видит издалека», с ним моментально
