которого вы защищаете.

– Свидетель, извольте отвечать на мои вопросы, – сумев наконец вставить слово, возмутился защитник князя. – Подобные ваши речи неуместны!

– Я и отвечаю на ваши вопросы! – огрызнулся Данилевский.

– Если вы видели другую, мнимую, вариацию завещания, какие у вас есть основания считать ту бумагу истинной? Ведь ее изучение экспертами не проводилось.

– Я не мог не заметить иного, развернутого написания имени со всеми званиями, чего нет в опубликованном документе!

– Однако имя написано полностью, и этого достаточно для признания завещания.

– Только в том случае, если оно было написано рукой автора всего текста. Как все мы слышали, результаты сверки почерка говорят об обратном. Наука не подтверждает ваших доводов…

– Мы не можем полностью полагаться на науку: слишком уж много различных условий влияют на почерк!

– Если не полагаться на науку, вы предлагаете полагаться исключительно на красноречие?

– Свидетель, я прошу вас только отвечать на вопросы!

Данилевский выдохнул и облизал губы: ему явно становилось душно. Заметив это, адвокат князя решил взять противника измором:

– В тот день, когда у вас, как вы говорите, пропали упомянутые вами документы, вы ввязались в пьяную драку в трактире и получили серьезные увечья.

– На меня напали, – Данилевский помрачнел.

– Вы что-то не поделили с собутыльниками?

– Я не знаю напавших на меня людей.

– Вы в пьяном виде повздорили с незнакомцами?

– Я был… Я был выпивши, но ни с кем не ссорился. На меня просто напали из-за угла, я же сказал…

– Что вы делали в том трактире?

– Встречался с друзьями-студентами.

– Вы были там завсегдатаем?

– Мы нередко бывали там. Обычная дружеская пирушка…

– Вы часто пьете спиртное?

– Нет.

– А в тот день? Вы утверждали, что у вас украли документы в тот же день, когда умер молодой Барсеньев. Вы гуляете в день смерти вашего близкого приятеля? Как же так?

Данилевский сжал кулаки и, силясь оставаться спокойным, процедил:

– Тогда мне еще не было о том известно, иначе я бы…

И он умолк.

Адвокат князя закатил глаза к потолку и пожевал губами, будто раздумывая, чем бы еще уязвить соперника.

– Насколько мне известно, – снова заговорил он, – ваша учеба в университете протекала отнюдь не идеально: на вас за неаккуратность, непочтительность и крамольные речи жаловались преподаватели.

– Это в прошлом.

– Ваша репутация тоже далеко не идеальна…

– Однако я, как и все прочие, имею право давать показания в суде!

– Конечно, но присяжным стоит знать, чьи слова они принимают на веру!

– Я не являюсь в этом деле заинтересованным лицом!

– Отнюдь! Вам могут предложить вознаграждение за показания или же некое иное вспомоществование…

– А вам следует заполучить доказательства, прежде чем делать такие заявления! – выпалил Данилевский, сверкнув глазами. Он дрожащей рукой полез в карман, вынул из него платок и приложил его ко лбу.

– У меня все, – промолвил адвокат и удалился на свое место.

Следующей вызвали Элизу.

Первым свидетельницу допрашивал Конев. Мы уже несколько раз проговаривали с ним и с Элизой все вопросы, и к ее ответам я был готов заранее. Да и Конев был сама обходительность: он не только выгодно преподносил показания актрисы, но и обходил всевозможные шероховатости и недосказанности в ее показаниях, стараясь оставить противнику как можно меньше места для маневра. Да, она вела образ жизни содержанки; да, князь снимал девушке апартаменты; да, он имел с нею интимную связь – как до женитьбы, так и после; да, в один из майских дней 1868 года, ставшего, как позднее выяснилось, днем смерти купца первой гильдии Савельева, князь явился к ней на квартиру с большим мешком, заполненным различными деловыми документами на бумаге белого, коричневого и зеленого цвета, и запер все это на ключ в бюро, стоявшем в одной из комнат; да, она видела и даже сохранила для суда вексель старого князя Кобрина со следами чьей-то крови…

Голос Элизы был спокоен, и лицо ее сохраняло твердость и невозмутимость, хотя ссадина на брови еще только начала спекаться и своей краснотой лишь подчеркивала бледность кожи девушки.

Зал пришел в движение, когда Элиза, раскрыв ридикюль, вызвалась передать суду для изучения не только вексель с кровью Данилевского на имя купца первой гильдии Храпунова, но и некий обгорелый обрывок плотной гербовой бумаги, который она, по ее словам, спасла из пламени камина в гостиной своих московских апартаментов.

Конев, перехватив его у девушки, попросил у судьи разрешения прочитать публике написанный на нем текст.

– «…Сестре же моей, Анне Устиновне Барсеньевой, – провозгласил он, недобро посматривая на князя, – отписываю поташное производство в Самаре со всем строением и землею, мыларню для пряжи и красильню при ней, а также нефтяные разработки у горы Сура-корт. Племяннику же моему, Михаилу Ивановичу Барсеньеву, отписываю три парохода, а также лесопилку в Самаре…»

Зрители загудели еще громче.

– На обороте подпись, господа, – перекрикивая шум толпы, заявил Конев, – и она гласит следующее: «…Купец и судовладелец, потомственный почетный гражданин Петр Устинович Савельев. Да будет так присно и ныне»…

Публика разразилась выкриками и аплодисментами.

– Я прошу, – заключил мой адвокат, – приобщить этот документ к делу, и, уверен, после всестороннего исследования графологической комиссией ни у кого не останется ни тени сомнений в том, что сей обгоревший клочок есть фрагмент собственноручного савельевского завещания…

Его последние слова потонули в возмущенных восклицаниях, восхищенных возгласах, свисте и топоте.

С большим трудом в зале все же удалось навести порядок.

Затем пришел черед адвоката князя.

Он нарочито развязанной походкой вышел на середину зала и несколько раз лениво хлопнул в ладоши.

– Браво, браво… – начал он, – типичная провинциальная актриса не могла обойтись без эффектных приемов, драматических пауз, мистификаций!.. – он сделал упор на последнем слове.

– Вы намекаете на то, что я лгу? – Элиза смерила его затылок красноречивым взглядом.

– Ах, снова театр, – воскликнул юрист князя, даже не повернув головы в сторону девушки, – театр, декорации и бутафория! Просто прелесть! Вот только подойдешь поближе да ткнешь пальцем – ан там картон, папье-маше да солома! Как этот обрывок…

Элиза с каменным лицом смотрела в пустоту перед собой:

– Подделывать доказательства не в моих правилах!

Адвокат Кобриных подошел к актрисе почти вплотную:

– А мой доверитель утверждает, что вовсе не имел никаких порочащих его сношений!

– Это ложь! Пригласите в суд профессора Шиммера, пригласите моих слуг…

– Чепуха! – перебил Элизу адвокат. – Актриса нам рисует его сиятельство коварным и расчетливым соблазнителем невинной доверчивой особы, но само ее присутствие здесь – никак не жажда справедливости, а всего лишь прихоть очередного любовника замужней, но окончательно и бесповоротно падшей женщины! Одни слова стоят недорого, однако я могу их