вариант». Теллер даже не обмолвился о необходимости проводить демонстрацию или посылать предупреждение. «То, что мы работали над этой ужасной штукой, — чистое совпадение, — писал Теллер Силарду, — и это не дает нам права решать, как она должна использоваться».

Именно этот аргумент Оппенгеймер приводил в своей записке Стимсону от 16 июня. Он был убежден, что научное сообщество ничего не должно предпринимать. Ральфу Лэппу и Эдварду Кройцу, двум физикам из Лос-Аламоса, вызвавшимся распространять петицию Силарда в Лос-Аламосе, Оппенгеймер сказал: «Так как людям дали возможность высказать свое мнение по важным вопросам через меня, предложенный способ [петиция] является излишним и вряд ли адекватен». Оппи умел убеждать. Кройц извиняющимся тоном объяснил Силарду: «Ввиду его [Оппенгеймера] очень честного, некатегоричного отношения к ситуации я предпочел бы согласиться с тем, что он предлагает». Оппи не отправил петицию прямо в Вашингтон, а передал ее по обычным армейским каналам, и она прибыла слишком поздно.

Роберт информировал Гровса о петиции Силарда, причем сделал это в пренебрежительном ключе: «Прилагаемая записка [направленная Силардом Кройцу] — еще одно происшествие в ряду тех, за которыми, как мне известно, вы с интересом наблюдаете». Порученец Гровса полковник Николс позвонил генералу в тот же день, и в ходе обсуждения петиции Силарда спросил, «почему бы не избавиться от льва [Силарда]», однако Гровс ответил, что «этого пока нельзя делать». Гровс понимал, что увольнение или арест Силарда вызовет бурю возмущения среди ученых. Однако, видя такую же, как у него, раздраженность Оппенгеймера действиями Силарда, Гровс был уверен, что проблему получится благополучно решить после того, как бомба будет полностью готова.

Лето 1945 года выдалось на плоскогорье необыкновенно сухим и жарким. Оппенгеймер понуждал персонал техзоны работать сверхурочно, все были на нервах. Даже мисс Уорнер, несмотря на уединенность ее дома в долине, заметила перемену: «На “холме” царили напряжение и лихорадочная активность. <…> Количество и мощность взрывов на плато увеличились». По дороге на юг — в Аламогордо — зачастили машины.

Поначалу генерал Гровс выступал против проведения испытаний имплозивной бомбы на том основании, что плутоний — дефицитный материал и следовало беречь каждую унцию. Оппенгеймер убедил генерала в нужности полноценных испытаний ввиду «неполноты наших знаний». Без испытаний, сказал он Гровсу, «планирование применения “штучки” на территории противника придется выполнять вслепую».

Больше года назад, весной 1944 года, Оппенгеймер провел трое суток, болтаясь в военном грузовике по бесплодным, сухим долинам на юге Нью-Мексико, подыскивая удобный пустынный участок, где можно было без помех испытать бомбу. Его сопровождали экспериментальный физик из Гарварда Кеннет Бейнбридж и несколько офицеров сухопутных войск, в том числе начальник службы безопасности Лос-Аламоса капитан Пир де Сильва. Ночь группа, опасаясь гремучих змей, проводила в кузове. Де Сильва запомнил, как Оппенгеймер лежал в спальном мешке, уставившись на звезды, и ностальгировал по студенческим временам в Геттингене. Для Оппенгеймера поездка была редкой возможностью вкусить спартанские условия пустыни, которую он так любил. Сделав несколько таких экспедиций, Бейнбридж наконец выбрал участок пустыни в девяноста шести километрах северо-западнее Аламогордо. Испанцы называли это место «Хорнада дель муэрто» — «Смертельный маршрут».

Здесь военные очертили квадрат двадцать девять на тридцать восемь километров, согнали с места, пользуясь правом государства на отчуждение частной собственности, нескольких фермеров и приступили к строительству полевой лаборатории и укрепленного бункера для наблюдения за первым взрывом атомной бомбы. Оппенгеймер дал полигону название «Тринити» (Троица), хотя по прошествии времени уже не мог вспомнить, по какой причине. Он смутно припомнил стихотворение Джона Донна, которое начиналось со слов «Бог триединый, сердце мне разбей!». Хотя с таким же успехом мог почерпнуть идею из «Бхагавадгиты», ведь в индуизме тоже существует триединство богов — творца Брахмы, охранителя Вишну и разрушителя Шивы.

* * *

Все были измотаны долгими часами работы. Гровс требовал отказаться от совершенства в пользу быстроты. Филу Моррисону был назначен «загадочный конечный срок в районе десятого августа, в который мы, выполнявшие техническую работу по подготовке бомбы, должны были уложиться, не считаясь с риском, расходами или регламентом». (Ожидалось, что Сталин вступит в войну на тихоокеанском театре военных действий не позднее 15 августа.) «Я предложил генералу Гровсу внести в конструкцию бомбы некоторые изменения, дающие экономию материала, — вспоминал Оппенгеймер. — Он отклонил предложение как ставящее под угрозу оперативность приведения бомб в полную боевую готовность». График Гровса определялся намеченной на середину июля встречей Трумэна, Сталина и Черчилля в Потсдаме. На слушании по вопросу об отзыве секретного допуска Оппенгеймер впоследствии показал: «На нас невероятно давили, чтобы мы закончили работу к встрече в Потсдаме, и мы с Гровсом препирались несколько дней». Гровс желал заполучить испытанную и готовую к применению бомбу еще до окончания конференции. В начале года Оппенгеймер согласился назначить срок на 4 июля, однако он оказался нереальным. В конце июня под давлением Гровса Оппенгеймер передал своим подчиненным, что работы должны быть закончены к понедельнику 16 июля.

Подготовку места испытания Оппенгеймер поручил Кену Бейнбриджу, назначив к нему старшим помощником по административным вопросам своего брата Фрэнка. К радости Роберта, Фрэнк приехал в Лос-Аламос в конце мая, оставив дома в Беркли Джеки, пятилетнюю дочь Джудит и трехлетнего сына Майкла. Первые годы войны Фрэнк провел с Лоуренсом в лаборатории радиации. ФБР и армейская разведка пристально следили за ним, но он, похоже, внял совету Лоуренса и полностью прекратил политическую деятельность.

Фрэнк приехал в полевой лагерь «Тринити» в конце мая 1945 года. Условия жизни в лагере были, мягко говоря, спартанские. Люди спали в палатках и вкалывали на почти сорокаградусной жаре. С приближением конечного срока Фрэнк стал принимать меры на случай катастрофической аварии. «Мы потратили несколько дней на изучение маршрутов эвакуации через пустыню, — вспоминал он, — и составление небольших личных карт для каждого эвакуируемого».

Вечером 11 июля 1945 года Роберт Оппенгеймер пришел домой попрощаться с Китти. Он обещал, если испытание пройдет успешно, прислать сообщение: «Теперь можно поменять простыни». Китти на счастье дала мужу найденный в саду четырехлистный стебель клевера.

За два дня до намеченного испытания Оппенгеймер поселился в отеле «Хилтон» в Альбукерке. Там же расположились Ванневар Буш, Джеймс Конант и прочие официальные лица S-1, прилетевшие из Вашингтона для наблюдения за испытанием. «Он очень нервничал», — вспоминал химик Джозеф О. Хиршфельдер. Масла в огонь подлила проведенная в последнюю минуту проверка взрывчатки (без плутониевого сердечника), показавшая, что бомба, возможно, не взорвется. Все кинулись с расспросами к Кистяковскому. «Оппенгеймер так разволновался, — вспоминал Кистяковский, — что я предложил ему пари