Шрифт:
Закладка:
356
M. Г. СИВАЧЕВУ
Конец 1905.
Г[осподину] М. Сивачеву.
Рассказ «Товарищи» показался мне сухим и бледным, психология героев Ваших — наивной и жестоко мещанской. «Бунт» написан немного лучше, кажется, но опять-таки конец рассказа вызвал у меня вопрос: понимает ли сам автор общие причины того ужаса, который он изображает?
И еще — общее соображение, — где же те рабочие, которые однажды дружным натиском своей энергии заставили дать русскому обществу известную реформу, где та сила, которая сразу поставила русского рабочего впереди его европейских товарищей на пути к социальной борьбе?
Вы почему-то обходите тот тип рабочего, который наиболее ярко освещает душу нового человека, революционера-пролетария. Поэтому в Ваших работах нет той коллективной психология, которая в наши дни должна быть наиболее интересна и близка всякому мыслящему человеку.
Мне поэтому Ваши рассказы кажутся лишенными жизненного значения. «Жалость» я уже читал раньше, мое мнение о ней Вы знаете.
Попробуйте писать маленькие рассказы, взяв за образец форму Чехова, может быть, это удастся Вам.
1906
357
И. П. ЛАДЫЖНИКОВУ
Первая половина [середина] января 1906, Финляндия.
Дорогой товарищ!
Посылаю Вам две бумажки, которые — м. б. — пригодятся Вам. Я понимаю, как важно скорее объединить все дела по изданиям и постановке пьес в Ваших руках, но не умею сделать этого, а спросить К[онстантина] П[етровича] — тоже не могу, ибо он в Питере, я в Финляндии, и он дьявольски занят хлопотами по изданиям брошюр, которых теперь переведено и написано несколько десятков. Не знаю, писал ли Вам П. П. Румянцев, чтобы Вы подобрали и выслали сюда с оказией — всю наиболее ценную партийную литературу. Он, П. П., хотел с этой целью командировать в Германию специального человека, но нам показалось, что это лишний расход и трата времени. Хорошо бы поскорее соединить все в Ваших руках и получить с Вас деньжат, в которых все теперь очень нуждаются.
В Питере — разгром. Ребята большею частью сидят, некоторые убрались сюда, к финнам, реакция торжествует, но — сие торжество не может быть продолжительным. С Думой — слабо, избиратели совсем не торопятся заявить о себе, лишь партия правового порядка да 17-го Октября стараются найти точку опоры и сесть в Думу на 57-рублевые кресла представителей народа. Сядут они в лужу, как видно.
То, что случилось за ноябрь, декабрь, неизмеримо важно, как я верю. Вероятно, партия и сама не ожидала, что ее влияние так широко, а силы так велики, хотя и не организованы. Окраины ведут себя геройски, центры пока принуждены вновь убраться под пол, но это не может длиться долго. Весна, судя по всему, явится временем серьезной схватки, общей схватки всех сил партии с остатками врага, расшатанного, обалдевшего и утомленного. Буржуазия наша более бессильна, чем я ожидал, более бездарна, и роль ее пока все еще ничтожна. Не вижу, откуда она может почерпнуть силу для руководства жизнью страны.
На-днях вышлю Вам небольшой рассказик, Вы его напечатайте в партийных газетах и — если можно — не берите с них гонорара. Пусть это будет Вашим ответом за их любезную помощь Вам, хорошо?
Недавно рабочие с[оциал]-д[емократы] Америки прислали ко мне корреспондента, он интервьюировал меня по вопросу о современных событиях и попросил написать статью на эту тему. Статью я послал им — и очень пожалел, что не дал Вам ее копию.
Моя точка зрения, грубо выраженная, такова: буржуазия в России некультурна, не способна к политическому строительству, идейно бессильна, единственным культурным течением, способным спасти страну от анархии, являются республиканские стремления революционного пролетариата и интеллигенции, анархию в стране вызывает и развивает правительство, стремящееся во что бы то ни стало воскресить старый самодержавный режим. В этой форме, я думаю, статья должна обратить на себя внимание буржуа и несколько изменить их взгляды на ход дел в России, на роль Витте и т. д. Говорить о социализме — пугать их, а испуганные социальной революцией, они могут дать денег на борьбу с ней. В этом же смысле я думаю вскорости написать статью в форме письма к Вам, а Вы ее напечатайте в Германии, Франции и Англии — хорошо?
Ну, пока всего доброго! Да будет наступивший год для Вас годом полного внутреннего удовлетворения, да вызовет он у Вас еще и еще более широкие желания, надежды и даст Вам сил осуществить их!
Жму руку. Кланяюсь товарищу Абрамову. Об аресте Дейча знаете? А в Москве арестован некий фабрикант мебели Шмит. С ним обращались крайне жестоко. Сожгли его фабрику, потом привели его на пожарище, расстреляли пред его глазами троих из рабочих и стали готовиться расстрелять его самого. Бедняга не вытерпел пытки и сознался во всех грехах своих.
358
К. П. ПЯТНИЦКОМУ
Первая половина [середина] января 1906, Иматра.
Дорогой Константин Петрович!
Будьте добры, пошлите — в Гельсингфорс, Владимиру Мартыновичу Смирнову, Елизаветинская, 19 — 750 рублей, за мой счет. Эти деньги идут на оплату перевода целого ряда статей о Финляндии, написанных такими людьми, как Шауман, магистр-проф. Миккола, Игльстрем, секретарь с[оциал]-д[емократической] р[абочей] п[артии] финляндской, и целый ряд других лиц.
Это составит один из сборников, о которых мы с Вами говорили. Составляется — армянский, грузинский, еврейский и т. д.
Ко времени, когда все эти материалы будут готовы, — я буду в России или около.
359
В. В. ВЕРЕСАЕВУ
23 января [5 февраля} 1906, Гельсингфорс.
Викентий Викентьевич, дорогой мой, позирую и писать сам не могу, сижу в Финляндии, в Гельсингфорсе, вряд ли скоро уеду отсюда, а если и удалюсь от прекрасных здешних мест, то не в П[етербург]. Подробнее сейчас написать неудобно.
Очень рад, что Вы вернулись, рад, что, судя по письму Вашему, вернулись Вы в бодром настроении, рад, что будете писать, жму крепко и сердечно Вашу руку.
Сборники выходят и, надеюсь, будут выходить.
Рукописи посылайте — это великолепно, а обо всех материальных подробностях пишите Пятницкому.
Сборников выйти имеет бесчисленное количество, а Ваше участие в них— и приятно, и лестно, и необходимо нам ввиду широкого распространения сборников.
Хотелось бы очень повидать Вас, Вы пережили и увидели так много нового, значительного, интересного, хотелось бы рассказать Вам многое, да вот — сижу здесь, хотелось бы
