— Хорошо, Лисбет.

— Ты наказан, Антонэн! — продолжала молодая мать. — Час посидишь взаперти, в детской, и сладкого на полдник не получишь. Ты меня расстроил!

— И ты тоже плохая! — крикнул мальчик.

Но Элизабет проявила твердость. Она провожала мальчика и домоправительницу глазами, пока они шли по аллее к калитке. Наконец, вздохнув с облегчением, что опять одна, она вернулась на скамейку. Трагический рассказ Жюстена занимал ее мысли. Воображение живо рисовало самые жуткие моменты: костер, пожирающий останки Районанта, Гуго Ларош с хлыстом в руке, обжигающая боль, когда кожаная плеть хлестнула Жюстена по лицу…

— Даты совпадают, — вполголоса проговорила она. — Мне передалось отчаяние Жюстена, тоска, испытанные им в караульной. Нас связывают незримые узы, несмотря на расстояние. Слава Богу, этот славный парень Роже остался жив, и Жюстен тоже.

Роль во всем этом деле Алин заставила Элизабет призадуматься. Она сама нанимала эту девушку для работы в замке и нашла ее симпатичной. Наверное, ее испортили деньги, а может, имелась и врожденная склонность к пороку. Жюстен выставил эту молодую интриганку за порог через четыре года, но, пользуясь его временным отсутствием, Ларош зазвал свою любовницу обратно в Гервиль при содействии Сидони.

— Благодарение Богу, ноги Алин больше не будет в замке! Жюстен пишет, что она собирается перебраться в Бордо, — проговорила молодая женщина.

И с сожалением вскрыла синий конверт с письмом Анри. Она все не решалась развернуть и прочесть это письмо, заранее зная, что в нем.

Лисбет, милая, красавица моя!

Мы стали женихом и невестой, но с тех пор, как ты носишь мое кольцо, мы почти перестали видеться. Последний раз это было в Сентрал-парке на пикнике, двенадцать дней назад. Дети, считающие тебя второй мамой, спрашивают, почему ты к нам не приходишь.

Я задаюсь тем же вопросом. Я скучаю по тебе, Лисбет. Я так хочу тебя обнять! Знаю, Антонэн болел и ты ходишь на медсестринские курсы. Но много месяцев подряд ты все же находила способ заглянуть ко мне в гости.

Надеюсь, ты скоро придешь и все разъяснится, потому что я уже начинаю волноваться, думая о нашем совместном будущем.

Любящий тебя Анри

— Ну за что мне все это? — вполголоса проговорила Элизабет. — У меня нет выбора. Нам с Анри надо поговорить.

Она какое-то время меланхолически разглядывала спокойную воду в озере и белых как снег величественных лебедей. Когда они втроем, с Антонэном, гуляли в парке, эти птицы восхитили Жюстена.

— Когда ты сюда вернешься, любовь моя? — прошептала она с болью в сердце.

Бродвей, прачечная Моро, в тот же день

Под крытой листовым железом крышей прачечной царила жара. А еще там было очень влажно и душно — совсем как летом перед грозой. Работники, как мужчины, так и женщины, одевались как можно легче. Труд у них был тяжелый, приходилось часами вдыхать запах мыла, мокрого белья, каустической соды, слушать постоянный гул оборудования.

Меньше всего тягот выпадало на долю гладильщиков, располагавшихся в соседнем помещении, лучше проветриваемом благодаря широкому окну, которое выходило во внутренний дворик. Оттавия, кузина Леа Рамбер, входила в число этих счастливчиков.

Поклонников в прачечной у нее было много: холостяки, вдовцы и даже чьи-то мужья, которые не прочь были сходить на сторону. Красавица-итальянка с негодованием отвергала их ухаживания и защищала свое целомудрие пощечиной и звучным ругательством на родном наречии.

Анри Моро каждый вечер выслушивал ее жалобы. С самыми настойчивыми ухажерами объяснялся лично. В нем уже видели будущего хозяина, так что увещевания приносили свои плоды.

Вот и сегодня, когда пришло время закрывать прачечную, Оттавия подошла к Анри поблагодарить его за то, что поставил на место очередного горе-ухажера.

— Иначе мне пришлось бы уйти с работы, Анри! — говорила она своим низким, теплым голосом уроженки Средиземноморья. — Жак прижал меня к стенке за сушильней!

— Больше это не повторится. Я сказал ему: еще раз — и уволю! — отвечал мужчина. — Кузен меня поддерживает. Его принцип: никаких шашней на работе!

— Я уже не раз говорила Леа, что ты серьезный и милый, — со вздохом произнесла Оттавия.

— Так себя вести недопустимо, вот и все.

Оттавия просто-таки пожирала его глазами. Анри подумалось, что она и правда очень красива. Смуглая кожа прекрасно гармонировала с черными волосами, собранными в высокий узел, и зеленые глаза были чудо как хороши. Блуза-безрукавка обнажала красивые руки, плотно облегала округлую грудь.

Они разговаривали в тупичке, возле входа в прачечную, поглядывая вслед работникам, последние из которых торопливо шли в сторону Бродвея. Вот вышел и Луизон — в нательной майке, на голове — сдвинутая набок полотняная кепка.

Юноша с некоторых пор старался говорить только по-английски. Он кивнул отцу, предупредил, что после ужина выйдет по делам. И вдруг перешел на французский:

— Пап, Лисбет идет!

Лицо Анри моментально просветлело, а миловидная мордашка Оттавии — наоборот, помрачнела. Луизон вприпрыжку бросился навстречу молодой женщине. Но не задержался, побежал догонять приятелей.

— Хорошего вечера, Анри! Вижу, у тебя посетители, — сказала Оттавия. — Провожать меня не надо. Поеду на трамвае!

Она прошла мимо Элизабет, поприветствовав ту слабой улыбкой. Анри поспешил к невесте, желая ее обнять, однако та увернулась.

— Пожалуйста, не надо! — тихо попросила она.

— Почему? Ты получила письмо?

— Да, этим утром. Анри, мы можем спокойно поговорить?

— Кузен уже ушел, пойдем в его кабинет. Ты отталкиваешь меня, потому что я потный, да? Если бы ты пришла ко мне, как раньше, я бы успел помыться и сменить белье.

— Сейчас это не важно, — отрезала молодая женщина.

Элизабет прошла за ним в большое здание прачечной. Они поднялись по металлической лестнице в маленькую остекленную каморку.

— Я понял! Ты сердишься из-за Оттавии! — сказал Анри, который шел впереди. — А говорила, что не ревнивая!

— Я заметила, что она фамильярничает с тобой. Говорит тебе «ты».

— Она уже месяц работает в гладильном, мы видимся каждый день. И она все лучше говорит по-французски. Мы, работники, все на «ты», она поступает так же.

— И ты провожаешь ее до дома Леа и Батиста?

— В те вечера, когда они приглашают меня на ужин, — конечно. Лисбет, мне кажется, ты ищешь ссоры, только бы не объяснять, что, собственно, происходит.

Они вошли в кабинет управляющего. Анри оперся руками о стол. Присесть Элизабет не захотела.

— Я не ревную, — сказала она, — хотя Оттавия — настоящая красавица. Я как могла старалась быть с ней дружелюбной, но интуиция подсказывает: я ей не нравлюсь. В противном случае она приняла бы приглашение на пикник.

— У нее была важная причина для отказа, Лисбет, милая! По воскресеньям, вечером, Оттавия с другими девушками