Шрифт:
Закладка:
Хочу уточнить, что Эннио не был обделен наградами, но отсутствие «Оскара» было каким-то белым пятном. После такого фильма, как «Однажды на Западе»…
После «Сакко и Ванцетти» прошло много лет, много фильмов было снято, пока, наконец, в восьмидесятые я не принялся за «Марко Поло». Я потребовал от своей команды, актеров, технического персонала, совершенно невероятного самопожертвования – мы должны были два месяца провести на краю света. Там не было связи. Особенно сложно прошлось американским актерам, для которых телефон уже стал частью тела. Но в те времена мобильников еще не было, в Монголии тогда общались… посредством дыма от костра, как когда-то индейцы.
Помню, что в какой-то момент труппа взбунтовалась: «Мы уже почти три недели не знаем, как там сыграла команда Рима», – заявили мне. Мне удалось связаться с посольством, и через десять дней нам передали, что команда Авеллино вошла в серию А, а команда Рима проиграла на собственном поле. Когда я передал им новость, то услышал: «Лучше не нужно нам никаких новостей, плевать на них».
Звучит как чистой воды анекдот, но все это – абсолютная правда.
Морриконе присоединился к нам, когда мы снимали в Китае. Он прилетел в Пекин в тот момент, когда труппа находилась в Запретном городе. Эннио препроводила к нам императорская гвардия. Забавно было.
Эннио ходил по городу, смотрел, слушал, подыскивал инструменты… Он бродил, чтобы проникнуться местом, уловить звуки, образы… Он ходил на балет, в театр, смотрел народные танцы…
В фильме есть немало отсылок к этим его прогулкам, он получил хороший опыт. Это напоминает мне Пуччини, который хоть никогда и не выезжал из Италии, но мог мысленно переместиться куда угодно – действие «Мадам Баттерфляй» происходит в Японии, «Принцессы Турандот» – в Китае, «Богема» – в Париже, и так далее, и тому подобное. Если бы меня попросили поставить фильм по его опере «Девушка с Запада», я сделал бы его черно-белым. Сначала бы шли черно-белые сцены, черно-белые костюмы, а постепенно, ближе к финалу, я бы подключал цвет.
Эннио редко приезжал на мои съемки. Я же, наоборот, довольно часто бывал на его концертах. Я даже тайно ездил в Венецию в 2007 году – там на пьяцце Сан Марко состоялись два невероятных концерта. Концерты прославили Эннио на весь мир – все это благодаря его таланту и тому успеху, который он обрел после выхода фильмов Леоне в шестидесятые и фильмов Торнаторе в последние годы. У него отличные отношения и с Торнаторе, и с Бертолуччи, и со многими другими знаменитостями.
Я всегда показывал сценарий всем участникам съемочного процесса, включая Эннио. Специально для них я устраиваю «разбор сценария», а потом каждый пишет соответствующие замечания. Эннио тоже делает свои заметки и если дает какие-то советы, то всегда очень ненавязчиво.
Иногда он позволяет себе советы такого рода: «Когда закончится эта сцена, можно нам оставить немного места для музыки?» «Ну конечно», – отвечаю я. И потом, после первого прочтения сценария я уже показываю Эннио сам фильм. Обычно он никогда ничего не критикует, свою работу он делает отлично. Он дает мне отправные точки, говорит, где хорошо бы вставить музыкальную тему, и вставляет ее. Я же аккумулирую все его советы и позволяю ему делать так, как он считает нужным.
Если Эннио не нравится режиссер, он долго не церемонится и отказывается от фильма. Сколько раз я его спрашивал: «Но почему ты не стал работать в этом фильме?» «Лучше не спрашивай», – отвечает он. И я понимаю, что бывают случаи, когда ему кажется, что с этим человеком у него не пойдет.
Когда добряк Петри в шутку за спиной у Эннио заменил всю музыку на частном показе «Следствия по делу гражданина вне всяких подозрений», я тоже присутствовал в зале.
«Ну что ж, мне так даже нравится», – сказал Эннио. Он был заметно ошарашен, не понял, что это шутка такая… Эти слова еще раз показали, насколько он скромный и милый человек.
Первые два фильма я сделал с великим Рустикелли, еще один с Умилиани. Но когда я открыл для себя Эннио, с тех пор я ни с кем другим не работал. Некоторые режиссеры работали только с Бакаловым, другие – с Ротой. И тот, и другой – отличные музыканты, но я всегда сразу шел к Морриконе.
Продюсеры менялись фильм за фильмом, но никто не спорил, кто будет композитором. Передо мной раскрывались двери, которые для Морриконе давно были открыты. Он был гарантией успеха. Я неплохо знал Понти, выступал помощником на фильмах, спродюсированных Де Лаурентисом, работал с Клементелли, Папи и Коломбо (которые выступили продюсерами «Сакко и Ванцетти»), но фамилия Морриконе для всех была как волшебное заклинание: стоило только ее назвать, все сразу ему доверялись. Он делал все, начиная от первой ноты и кончая дирижированием оркестра и контролем записи.
Последние фильмы мы записывали на «Форуме», в студии на пьяцца Эуклиде, которую Морриконе купил вскладчину с другими композиторами, работающими на киноиндустрию. У меня всегда складывалось впечатление, что Эннио там царь и бог, на студии он – как у себя дома. Думаю, она нравилась ему куда больше, чем студия RCA.
Я никогда не пересматриваю свои старые фильмы, это – сплошное мучение. Единственный сопродюсер для меня – сам Господь Бог, но он не хочет участвовать в моих делах, не хочешь помогать мне снимать. Нередко бывает, что ты снимаешь кадр в свете заходящего солнца, и тут налетает проклятое облако, или снимаешь у ресторана, а оттуда вылетает разъяренный владелец, и надо останавливать съемку, или и вовсе разрешения не дают… да мало ли что бывает. Так что Господь Бог был бы отличным сопродюсером, ужасно жаль, что когда я снимаю, он, как правило, вне игры. Но к счастью, рядом со мной всегда Эннио Морриконе, великий человек, творец и композитор.
26 мая 2014
Бернардо Бертолуччи
ЕСТЬ НЕСКОЛЬКО ЭННИО МОРРИКОНЕ
Я как раз шел на студию RCA где-то в районе Тибуртины, где Джино Паоли записывал пластинку, и там он представил мне «своего аранжировщика». Это был очень молодой композитор, на носу у него сидели круглые очечки, подчеркивающие сосредоточенное выражение лица, а звали его Эннио Морриконе. Паоли написал для фильма две песни «Помни»