со мной. И то, как он никогда бы на меня не посмотрел.

— Всё вернулось, — заикаясь, произнёс он. — Я увидел всё.

Он склонил голову между коленями.

— Вообще всё? — спросила я в надежде.

Видел ли он нас?

— Да.

Он мельком взглянул на меня и отвернулся, словно увидел что-то мерзкое. Что из нашего прошлого могло быть настолько отвратительным?

И затем я всё поняла, словно мне дали пощечину. Моё прошлое с мухáми, моя жизнь ахиры. Он знал об этом тогда, но теперь он увидел всё это с тошнотворной ясностью. Я не подумала об этом, когда дала ему пузырек.

— И меня, — сказала я, не желая опускать головы.

Саалим не посмотрел на меня.

Его неприятие начало распространяться, точно яд. Он увидел наше совместное прошлое, и оно ему было не нужно. Вот и всё. Мое будущее с Саалимом исчезло так же быстро, как появилось. Абсолютная радость, которую я испытывала всего лишь несколько мгновений назад, исчезла как по мановению руки, оставив только боль. Я пошатнулась.

— Вина, — застонал Саалим и начал потирать лоб. — Это невыносимо.

Я проследила за его взглядом. Звезды ярко светили, а луна — острый осколок — была ярче всех них.

— Я теперь точно безумец. У меня есть все эти воспоминания, это понимание, недоступное более никому. О двух жизнях, прожитых отдельно друг от друга.

Он повернулся ко мне.

— Но именно так жила ты всё это время.

— У меня не совсем две жизни, но я привыкла к тому, что у меня есть прошлое, о котором никто не знает.

Я не решалась приблизиться к нему, с ужасом ожидая, что он скажет дальше.

— Это объясняет всё. Все мои мысли, недоумение и необъяснимую уверенность в том, что…

Он посмотрел на свои руки.

— А ещё Нассар… Захара… Омар.

Он с отвращением посмотрел на меня. Я отпрянула от него.

— И Алмулихи.

Он почти зарыдал, произнеся последнее слово.

— А затем ты.

Я задержала дыхание, мою грудь больно сдавило. Я подождала.

— Ты заняла самый короткий отрезок моей жизни джинна.

Он споткнулся на этих словах, поднял золотой браслет, а затем сосуд и посмотрел на них с новым пониманием.

— Но воспоминания о тебе такие яркие, такие настоящие по сравнению с остальными.

Он поставил сосуд на пол.

— Мне надо на воздух. Пожалуйста, пойдём со мной.

Я несмело последовала за ним на балкон. Он не взял мою руку, не взглянул на меня. Он подошёл к краю и опёрся на перила. Не так давно я видела точно такую же картину. Мои внутренности начали пережёвывать сами себя в ожидании объяснений.

Наконец, он сказал:

— Я едва могу смотреть на тебя без того, чтобы не видеть то, что я сделал.

Он сложил руки на груди и уставился на землю перед собой.

— Вся твоя жизнь — все эти страдания — были из-за меня.

Это было неожиданно.

— Я тебя не понимаю.

Он покачал головой в темноте.

— Моя жадность…

— Жадность?

— Что было бы, если бы я позволил жениться на тебе самому первому жениху, который захотел это сделать? Ты давно была бы свободна от Алфаара.

Он оттолкнулся от перил и начал расхаживать взад-вперёд.

— Все эти женихи, годы заточения в том шатре… дикое поведение твоего отца, празднества…

Боль в его голосе почти убедила меня в том, что он был прав, и что моя жизнь была такой ужасной из-за того, что он сделал. Но когда я осмотрелась вокруг, я поняла, что он был не прав.

— Саалим, посмотри на то, что ты мне дал. Море, Мадинат Алмулихи, весь мир, который был бы мне недоступен. Здесь так красиво, и эта жизнь… это ни с чем нельзя сравнить.

Он фыркнул.

— Ты читал «Литаб Алмак»? — спросила я.

— Конечно.

— Эйкаб просит прощения у Вахира за то, что осушил его водоёмы. Ты помнишь?

— Да.

— Вахир отвечает ему, что без солнца Эйкаба, он бы не создал водоёмы. И если бы Эйкаб их не осушил, Вахир не стал бы делать их глубже и полными жизни. Ты думаешь, что отнял у меня право выбора, не дал мне пойти по очевидному пути моей жизни. Но ты этого не делал. Ты дал мне право выбора, Саалим. Та девушка, что раз за разом пыталась сбежать из дворца… Она искала путь, который могла бы выбрать сама. Ей отчаянно хотелось выстроить такую жизнь, которую она могла контролировать. Отваживая от меня женихов, ты освободил меня из-под гнёта отца. Если бы я не хотела тебя, я могла бы тебя прогнать, пока была в заточении. Ты ведь теперь это помнишь?

— Помню.

Он взглянул на мою спину, а затем снова перевёл взгляд на город внизу.

Было так странно, что у нас снова были общие воспоминания. Воспоминания о той жизни. Я взяла его за руку и сжала её. Я больше не ходила на цыпочках вокруг прошлого, о котором не знал никто кроме меня.

— Знаешь, когда я спросил тебя о шрамах, я получил самый странный ответ, — сказал Саалим.

Я вспомнила о том вечере на балконе. У меня кружилась голова из-за того, как высоко я находилась над землёй, и так же, как и сейчас, я была потрясена разницей между Мадинатом Алмулихи и моим домом, ошарашена тем, что Саалим был изолирован от тех воспоминаний. Мужчина, которого я любила, стоял передо мной и спрашивал меня о ранах, которые заживил своими собственными руками.

— Тогда ты сказала, что он того стоил.

Мы замолчали, глядя друг на друга.

— Ты того стоил, — сказала я, наконец. — И неважно, что ты чувствуешь по поводу того, что сделал, — я взяла его за руку. — Ты того стоил.

Он не высвободил руку.

Повернувшись к нему, я выставила наши руки вперёд.

— Это, — сказала я. — Того стоило. Поэтому хватит себя винить, Саалим.

Он резко поднял голову. Зажал мою руку между своими ладонями и коснулся губами костяшек моих пальцев.

— Ты сейчас ужасно близка к краю, — сказал он.

Он приподнял брови и ухмыльнулся. Его тон изменился. Он был почти счастливым.

— Я тебе доверяю, — сказала я, хотя и отступила от перил, что не укрылось от взгляда Саалима.

— Не думаю.

А затем лёгким движением он обхватил меня руками за талию, и мои ноги оторвались от земли. Я вскрикнула. А он побежал в спальню и бросил меня на кровать.

Это был тот Саалим, по которому я так скучала. Он был беззаботен, он улыбался, играл и смеялся. Просияв, я сказала:

— Значит, ты не передумал?

Он наклонился вперед.

— Я давно