Вопрос цены на газ все же разрешился, но только месяц спустя – уже на нашей следующей встрече с Путиным, в Москве, в январе 2006-го – прямо накануне дней Армении в России. Завершив переговоры, все члены делегаций в хорошем настроении обменивались рукопожатиями, прежде чем разойтись. Решение было компромиссным – не таким, как мне хотелось бы, и я, все еще злой, демонстративно не подал руку Миллеру. Думаю, был не прав: мое настроение не должно возобладать над протокольной этикой, тем более что решение все-таки было найдено – и, конечно, не без Миллера.

Любопытно, что налаживать хороший личный контакт с должностными лицами России было гораздо легче, чем выстраивать отношения с министерствами и ведомствами. На институциональном уровне государственные органы России медленно и с трудом преодолевали не только идеологическое наследие прошлого, но и привычные представления о своей значимости и границах влияния, оставшиеся с советских времен. После распада СССР российское общество еще долго воспринимало прежние советские республики как свою периферию. Как ни странно, но и в самих бывших республиках у многих было такое же самовосприятие. Это объективно отражало конфликт между логикой протекавших глобальных процессов и все еще сильными настроениями тех, для кого распад Советского Союза был трагедией, требующей исправления. Все республики бывшего СССР в той или иной степени зависели друг от друга – через энергоносители, транспортные или другие коммуникации, унаследованную производственную кооперацию, причем зависимость эта была резко асимметричной: Россия в ней явно доминировала. Как в таких реалиях уйти от почти неизбежных вассальных отношений? Как добиться уважения, несмотря на колоссальную разницу в потенциале?

Для меня ответ был однозначным: успешными реформами, высокими темпами развития страны, ее привлекательностью для бизнеса и надежностью как партнера. Мы должны были отличаться высокой организованностью и четко сформулировать внутренние и внешние приоритеты, не поддаваясь искушению лавировать между Москвой, Брюсселем и Вашингтоном в поисках новых поводырей и краткосрочных выгод. Застольных разговоров о вековой российско-армянской дружбе было уже явно недостаточно: никому не интересно общение с постоянно ноющим и просящем взаймы соседом. Мы должны были измениться, осознать, что уважение не покупается и не вымаливается, а приобретается тяжелым трудом и настойчивыми усилиями.

Опираясь на эти принципы, нам удалось создать образ привлекательной, динамично развивающейся Армении, несмотря на сохраняющиеся проблемы с границами и неурегулированность карабахского конфликта. За эти годы связи с Россией стали еще более прочными и многогранными. Отношения между президентами проецировались на уровень министров и ниже. Они же позволяли межправительственной комиссии работать эффективно, шаг за шагом искать и находить взаимовыгодные решения практически по всем направлениям двусторонних отношений. Российский бизнес, увидев реальные изменения в Армении, потянулся к нам, причем в самые разные сферы: банки, телеком, горнорудная отрасль, транспорт, металлургия, строительство, энергетика и многие другие отрасли стали объектами российских инвестиций. Мне уже не надо было, как в конце 1990-х, уговаривать бизнесменов – они сами просились к нам. Суммарные российские инвестиции за эти годы составили более миллиарда долларов. Где-то в 2007 году, анализируя статистику двусторонних связей, я с радостью увидел, что наши экономические отношения с Россией окрепли настолько, что перестали нуждаться в какой-то особой заботе: стало достаточным просто не мешать им развиваться дальше – и это было самым важным достижением.

Отношения с Турцией

Правильнее было бы назвать эту главу чуть иначе: «Об отсутствии взаимоотношений с Турцией». Впрочем, тема армяно-турецких отношений находилась в нашем поле зрения все десять лет моего президентства. Проблем с Турцией у нас было много, прежде всего – закрытая граница и отсутствие дипотношений. Анкара полностью отрицала факт геноцида армян 1915 года и всячески противодействовала нашим попыткам добиться его международного признания, полагая, видимо, что это может повлечь за собой территориальные претензии или требования о компенсациях. В лучшем случае они искренне заблуждались в своей версии трактовки трагических событий начала прошлого века. В карабахском вопросе Анкара безоговорочно поддерживала Азербайджан и открытие границы с Арменией жестко увязывала с нашими уступками по Карабаху.

В Европе все понимали, насколько ситуация с закрытыми границами и отсутствием дипотношений между соседями ненормальна, и хотели разобраться в ее причинах. У меня не было практически ни одной встречи с европейскими лидерами, на которой тема армяно-турецких отношений не затрагивалась бы в той или иной форме. Все выражали искреннюю готовность помочь наладить отношения и спрашивали, как и чем могут быть полезны. Однако самыми активными посредниками в установлении связей между Арменией и Турцией были американцы. Они полагали, что это сбалансирует чрезмерную зависимость Армении от России в вопросах безопасности, а также уменьшит значимость границы с Ираном для нашей экономики. Госдеп США пытался использовать любую возможность для наших контактов в надежде хоть как-то подтолкнуть вперед решение этой проблемы.

Прямых встреч с турецкими лидерами у меня было всего две – обе с президентом Сулейманом Демирелем. Первая состоялась в Ялте, на саммите ОЧЭС в июне 1998 года. Формально посредниками была украинская сторона, но идея исходила от американцев. Встретились умудренный колоссальным политическим опытом осторожный Демирель и я, недавно избранный президентом Армении, с боевым опытом и не менее боевым темпераментом, – два человека, совершенно разных по типажу, мировоззрению и ожиданиям от встречи. Переводчик работал в поте лица, но разговор оставлял стойкое ощущение, что мы говорим не друг с другом или, по крайней мере, совершенно не слышим друг друга. Я ставил очень прямолинейные вопросы такого рода: «Господин президент, могли бы вы объяснить смысл закрытой границы?» или: «Почему отношения между нашими странами вы увязали с проблемой Карабаха? Какое отношение Турция имеет к Карабаху?» Демирель совсем такого не ожидал! С трудом скрывая раздражение, он стал говорить общими размытыми фразами, не имеющими вообще никакого отношения к тому, что сказал я. Складывалось впечатление, что это не переговоры президентов, а просто две группы людей случайно оказались по разные стороны одного стола и говорят что-то свое и для себя.

Второй раз мы встретились годом позже в Стамбуле, на саммите ОБСЕ, но по своему характеру и эта встреча мало чем отличалась от первой.

Особенную актуальность тема армяно-турецких отношений приобрела в период активных переговоров о членстве Турции в ЕС. Всем казалось, что мы должны быть категорически против этого. Но наша позиция, к изумлению европейцев, оказалась неожиданно прагматичной: мы говорили, что поддерживаем вступление Турции в ЕС, потому что сразу станем граничащей с ЕС страной! Конечно, мы рассчитываем на то, что граница с Арменией в этом случае не останется закрытой, и это должно быть оговорено в условиях вступления. Мы хотим, чтобы наш сосед был прогнозируемым, уважал основополагающие принципы международного права, а