Шрифт:
Закладка:
На одной из встреч, в Овальном зале Кремля в мае 2002 года Путин, мельком просматривая заметки к беседе, сказал, что их МИД пишет, будто бы мы в Армении какими-то ухищрениями не допустили РАО ЕЭС к приватизации электрических сетей, чтобы продать компанию британцам. Это было абсолютной неправдой!
До приватизации я встречался с Чубайсом, тогда руководителем РАО ЕЭС, – мы сами вышли с предложением приобрести распределительные сети Армении. Встреча состоялась по моей инициативе в нашем посольстве в Москве. Чубайс удивился, поскольку мы первыми в СНГ были намерены приватизировать электрические сети, но в итоге сказал, что им это неинтересно и что они сейчас заняты реформой энергетики России. Я рассказал Путину об этой встрече и сказал, что в записке, мягко говоря, неправда и что это легко проверить у Чубайса. Путин предложил мне продолжить встречу в его кабинете, и мы перешли туда. Он связался с Чубайсом, предупредил, что он на громкой связи и что президент Армении рядом с ним. Поинтересовался его отношением к приватизации электрических сетей в Армении. Чубайс сказал, что встречался со мной по этому поводу, и в точности передал содержание нашей беседы, подтвердив тем самым, что докладная МИДа, которую подготовил сотрудник, ответственный за отношения с Арменией, полностью надуманная – просто срисованная с потолка. Я тогда сказал Путину, что готов к абсолютно честным отношениям, но для того, чтобы избежать недоразумений в дальнейшем, желательно разобраться, откуда берутся такие записки.
После этой встречи каждый раз, когда в докладных российских ведомств относительно Армении появлялся какой-то, пусть даже легкий, негатив, Путин на наших встречах давал мне почитать их выжимку и спрашивал, что соответствует действительности, а что нет. Это доверие я оценил и ни разу за многие годы ни в одной обсуждаемой теме не позволил себе искажений или неточностей, а нашу позицию всегда объяснял ясно, без ретуши и каких-либо аранжировок. Думаю, что нам с Путиным удалось в те годы построить очень доверительные партнерские отношения, что нечасто встречается в межгосударственных делах.
Были у нас и очень сложные переговоры – переговоры о цене на газ, закупаемый в России. В 2003 году мы устно договорились с Газпромом, что цена фиксируется на пять лет, но уже через пару лет Газпром предупредил нас о ее пересмотре. Это были звездные времена Газпрома, когда цены на газ везде росли, а о сланцевой революции говорили лишь аналитики. Объяснил свою позицию Газпром так: цены растут для всех, и Армения не может быть исключением. Я же считал, что может! Мы были единственной страной, где Газпром был допущен к газораспределительным сетям, и он владел 45 процентами совместного предприятия Армросгазпрома. Газпрома тогда все не на шутку побаивались, а особая цена на газ могла бы стать для других стран стимулом привлекать его в свои внутренние газотранспортные сети. Кроме того, я считал и считаю, что договоренности должны соблюдаться, даже если они не формализованы.
В декабре 2005 года на встрече с Путиным в Сочи тема газа стала основной. Миллер, глава Газпрома, ссылался на отсутствие каких-либо контрактов и отказывался признавать, что такие договоренности существовали. Меня это разозлило и завело, потому что разговор о цене на газ состоялся тогда у меня в офисе, непосредственно со мной, и я очень хорошо помнил эту встречу. Переговоры быстро переросли в конфронтацию, что не предвещало ничего хорошего. Стороны стояли на своем, напряжение нарастало, время шло… Я не скрывал своего раздражения и явно стал излишне резок. Тут стали подавать обед. Мне было не до еды: внутри все кипело от возмущения! Подорожание газа повлияло бы на темпы роста экономики, и мне было важно этому воспрепятствовать. Когда принесли закуски, я к ним не притронулся; подали какой-то суп – я не притронулся и к супу; потом то же самое с основным блюдом и десертом. Мы сидели делегациями напротив друг друга, и я видел, что никто из наших тоже не прикоснулся к еде – все шесть человек. Озадаченные официанты, не понимая, что происходит, забирали нетронутые блюда с нашей стороны стола. Разговор продолжался в крайне неловкой и натянутой ситуации: во время обеда одна сторона стола, к тому же приглашенная, не притрагивалась ни к одному блюду.
К концу этого «обеда» стало ясно, что результат встречи будет нулевым. Я сухо сказал, что нам пора вылетать и мы уезжаем. Тут наши пресс-секретари – Алексей Громов и Виктор Согомонян – в явном замешательстве стали говорить, что армянские и российские журналисты ждут уже часа два и что мы должны выйти на заявленную совместную пресс-конференцию, иначе начнутся всякие пересуды. Я отказался наотрез, ответив, что мне нечего сказать журналистам, так что пусть пресс-секретари придумают что-нибудь – мол, спешили, не успели, устали, может, что-то еще… Они вернулись минут через пять и предложил компромиссный вариант, без пресс-конференции: «Может, вы просто вместе выйдете к журналистам, посидите с ними немного, пиво попробуете?» Я ответил: «Пиво можно, но позаботьтесь, чтобы никто вопросов не задавал, иначе я выплесну на них все, что сейчас думаю».
Я действительно не хотел, чтобы провальные переговоры вылились во взаимные публичные обвинения. Любой конфликт гораздо труднее улаживать, если он выносится наружу: тогда приходится не только искать решения, но и думать, как их преподнести общественности, чтобы сохранить лицо. Такое развитие событий лишь усложнило бы наше дальнейшее общение. К тому же это был первый проблемный случай во взаимоотношениях, и мне не хотелось обострять и без того неприятную ситуацию.
Мы с Путиным посидели в пресс-центре с журналистами минут десять. Наши пресс-секретари показали, что свое дело знают: пиво было, вопросов не было – так, какие-то ремарки о погоде, о море и еще о чем-то.
Вернувшись в предоставленный нам коттедж, я увидел хмурые и обеспокоенные лица членов нашей делегации. Бросил взгляд на стол, где до этого были бутерброды, орешки, сухофрукты – словом, все то, что обычно ставят, принимая гостей, – стол был чист: все съедобное уже убрали. Тут до меня дошло, что я лишил всю нашу делегацию вкусного
