Дома нас встретил Граф. Он заглянул в ведерки и сказал:

— К-ко-кошке на уху…

— Сам ты кококошка! — обозлился Сережка. — Ты и того не наловил. А мы сложимся — будет хорошая уха.

— З-зато я другое делал!

— Что делал?

— Я узнал, кто такой квартирант.

— Ну, кто?

— Шпион! — убежденно ответил Граф.

— Шпион? — Петька раскрыл рот, брови его поползли вверх.

— Ну да, шпион. Я целый д-день следил за ним.

— Следил? Ну и что?

— Он в-весь зарос бородой. Глазищи — во! Как ш-шары… Страх берет!

— И что же он делал? — допытывались мы.

— А вышел, умылся под березой и опять в вагон. Все оглядывается, будто что украл. Из вагона выглянет, покрутит-носом и опять скроется. А я тихонько подкрался к окошку и стал слушать. Он там все чего-то копошится… верно что-нибудь готовит, чтобы навредить…

— Чепуху мелешь, Граф! — сказал Сережка. — Какой он шпион? Тебе просто померещилось.

— Ну да, померещилось! А чего он боится? Все оглядывается, да за дверью прячется. И сам страшный. Глаза — как шары!

— Ну, то, что глаза, как шары, еще ничего не значит. У тебя тоже как шары, да ведь ты, наверное, не шпион?

— Я с-с-свой человек. А он — чужой, — убежденно сказал Юрка.

Больше от него добиться ничего не удалось. Юрка ушел домой, а мы сели и стали думать над тем, что он сказал.

— Врет все Граф, — сказал Сережка.

— А, может, не врет? — засомневался Петька. — Может, и в самом деле это человек недобрый? Иначе чего бы ему прятаться там, на пустыре, на отшибе. Живет себе втихомолку, а сам следит за поездами, да считает, сколько за день проходит военных составов, да чем они нагружены… А то еще, чего доброго, собирается взорвать мост. Всякое может быть. Время военное…

Сережка долго молчал, потом предложил:

— Давайте последим за ним. Надо узнать, что он за человек, чем занимается. Только осторожно — у него ружье есть. Двустволка.

В тот вечер Сережкина мать наварила нам ухи из хариусов. Она получилась отличная, вкусная. Граф за столом поторопился, хлебнул горячего и снова обжег губу, но не очень.

Глава десятая

ШИТО-КРЫТО

Юрка все же заронил в наши головы искру подозрительности, и мы подумали: «А что, если и в самом деле человек, поселившийся в вагоне на пустыре, имеет дурные намерения?» Поэтому мы решили все разузнать про него.

Но человек этот был очень скрытен, и разузнать что-либо оказалось почти невозможно. Он все сидел в вагоне и на улицу показывался очень редко. Наружность его не внушала доверия: лицо неприятное, бородатое; длинные и, видимо, очень сильные руки, словно клешни у краба; глаза большие, пронзительные. Одевался он обыкновенно: серые штаны из простой материи, старые порыжелые сапоги со стоптанными каблуками, кургузый пиджак с латками на локтях.

Рано утром он вылезал из вагона, умывался под березой и все, как нам казалось, беспокойно оглядывался. А потом уходил куда-то в сторону от станции.

— Видать, путевой рабочий, наверное, обходчик, — заметил Сережка, когда мы наблюдали за незнакомцем из-за кустов.

— Ничего подобного! — возразил Петька. — Он не берет с собой никаких инструментов. Обходчики всегда носят молот, гаечные ключи, запасные костыли. Скорее всего, он нигде не работает. Вчера я видел его на насыпи. Он сидел там возле куста и считал вагоны. Как раз шел воинский состав.

— Так уж и считал! — засомневались мы.

— Я заметил — губами шевелил…

— Ну, а если сосчитает, так куда передает сведения? — недоверчиво покосился на Петьку Сережка.

— А прямо по радио в Германию.

— Откуда у него радио?

— Радиостанцию он получил от фашистов, через их агентов. Работает на ней по ночам. — Петька говорил так, как будто в этом был совершенно уверен.

— Если бы работал ночами, было бы слышно. Мы сколько раз вечерами подслушивали — в вагоне тихо, ни звука.

Петька озабоченно пожал плечами и умолк. Видимо, он тоже стал сомневаться в своих предположениях. Стоять в кустах надоело, мы тихонько выбрались на тропинку и пошли в поселок. Петька ухватился за новую мысль:

— А еще он каждый день покупает на вокзале в киоске газеты. Знаете для чего? Для того, чтобы брать из них разные сведения. Например, каков нынче в колхозах урожай, много ли будет хлеба…

— Все ведь покупают, не он один! — сказал Сережка. — По-твоему выходит, что каждый, кто читает газеты, шпион?

— Зачем каждый? Я же не говорю про других. Эх, ребята, ну не лежит у меня душа к этому человеку, хоть убей! Честное слово, подозрительный тип.

Мы с Сережкой ничего не могли ему возразить. Может, он ошибается, а может, и нет…

Мы все-таки решили проследить, куда ходит незнакомец по утрам. Явились часов в семь к вагону, дождались, когда он выйдет, и незаметно пошли за ним. Он быстро шагал по тропинке, припадая на одну ногу. Тропинка тянулась перелеском вдоль железной дороги.

— Я знаю, эта тропинка ведет к пилораме. Там, — Сережка показал рукой вперед, — есть навес, под которым установлена такая круглая, как диск, пила…

— Циркульная, — пояснил Петька.

— Во, во! Циркульная. На ней распиливают бревна.

И в самом деле, примерно через четверть часа ходьбы незнакомец вывел нас на поляну, где был старенький навес с циркульной пилой. Возле нее стояли четыре женщины. Они, видимо, дожидались незнакомца. Он поздоровался с женщинами и пошел в дощатую будку. Через несколько минут в будке затарахтел двигатель, и незнакомец вышел из нее, вытирая тряпкой замасленные руки. Потом включил рубильник, укрепленный на мраморной дощечке на столбе с проводами, и пила стала крутиться. Ее круглый сверкающий диск завертелся быстро-быстро. Женщины взялись за работу. Пила запела, вгрызаясь в дерево. Полетели роем опилки.

— Все ясно, — сказал Сережка, когда мы повернули обратно. — Он работает мотористом. Самый обыкновенный человек. И нечего думать, что он — шпион.

Но Петька посмотрел на него презрительно:

— Эх ты, простота! Все шпионы состоят где-либо на службе, чтобы не вызывать подозрений. Он очень свободно мог пролезть в рабочие, обмануть начальство. Я-то знаю, я много читал книжек про шпионов!

Мы снова и снова приходили на пустырь и сидели у стен вагона чуть ли не до полуночи. Все хотели услышать, как работает радиостанция. Но незнакомец не подавал никаких признаков жизни. Что он там делал? Ведь жить на таком пустыре, все время сидя в своей берлоге, — с тоски умрешь!

Непонятная фигура. Мы назвали незнакомца Шито-крыто. Хотели было рассказать о наших подозрениях Василию, но раздумали: сначала надо разузнать все хорошенько.

* *