Шрифт:
Закладка:
ПАРТИЗАНСКИЙ ОТРЯД. ХЕРОМАНСКИЙ ХРЕБЕТ
5 марта 1942 г.
– Задание выполнили?
– Да…
– Не да, а так точно! Где оберет? Где его чемодан?!
В землянке особиста потрескивала буржуйка, покачивался огонек на фитильке сальной плошки, стоящей на сколоченном из горбыля столе. За столом сидел разгневанный капитан Чистяков. Почерневшие, обмороженные, партизаны шатались от усталости.
– Оберет погиб…
– Группа Бурана вся полегла…
– Они в засаду попали…
– Где немецкий портфель?! – перебил Чистяков.
– Не донесли, – отупевший от усталости Гуськов не заметил, как проболтался.
Особист встрепенулся.
– Так портфель был у вас? Где, где он?!
– Бросили… – сознался Жуков. – Он тяжеленный был. Мы бы с ним не ушли… немцы на канадских плетенках как по льду за нами летели…
– Бросили портфель курьера Гитлера? – закричал Чистяков, вскакивая. – Да вы с ума сошли! Под трибунал захотели?! Операция на контроле Москвы!
Грязный, изможденный Василий исподлобья глянул в сыто-бритое лицо особиста.
– А вы почему раненых в лазарете бросили, товарищ капитан?
– Что-о?! – Чистяков схватил Жукова за грудки. – Что ты сказал, сволочь?!
– Не уйти нам было, товарищ капитан, – оправдательно заныл Гуськов. – Немцы как сбесились, по пятам шли. Вы же сами видели, какая карусель завертелась из-за оберста проклятого.
Чистяков отшвырнул Жукова и набросился на Гуськова.
– Немчуры испугались?! Забыли слова товарища Сталина? «Наше дело правое! Враг будет разбит! Победа будет за нами!» А вот это что, я вас спрашиваю?! – Чистяков развернул узелок на столе, в котором лежал почернелый шматок вяленого мяса. – Зубра застрелили? Приказа не знаете?
– А если и зубра? – набычился Жуков, глядя все так же непокорно. – Зубра жизнь вам дороже жизней советских людей?
Удар кулаком по столу подбросил коптящую плошку.
– Зубры десять тысяч золотом стоят! Приказ забыли? Гнашук!
В низкую дверцу, пригнувшись, вошел ординарец особиста Дмитро Гнашук, крупный парень с рябым плоским лицом.
– Они это тебе дали? – Чистяков показал на мясо.
При свете коптилки Гнашук вгляделся.
– Воны, – сказал он, обеими руками подсмыкивая сползающие от недоедания штаны. Спочатку казалы, шо барашка у татар видибралы, а потим ось Гуськов пожартував, шо нибыто Хфедос черства була людына, ось и мьясо в нього зачерствилэ…
– Чего ты там бормочешь? – приложил к уху ладонь Чистяков.
– Шо цэ той… мьясо Хфедоса, – поднял голос Гнашук.
– Чье мясо? – не понял Чистяков.
– Хфедосеева, шо загинув у лазарети, – громче доложил Гнашук. – Я блювал далып, ниж бачив. От сволота!
У особиста приоткрылся рот.
– Так вы что же, людоеды? – ахнул он, скребя ногтями по кобуре. – Своих товарищей погибших ели? Гнашук! Арестовать их! Лично расстреляю! Людоедство в отряде! Да вы враги народа! Хуже фашистов!
«Людоедов» заперли в землянке, отведенной под гауптвахту. Их охранял Гнашук. К утру ждали возвращения из Зуйских лесов комиссара Лобова, чтобы вынести штрафникам окончательный приговор.
Ночью смертно продрогший Жуков проснулся, будто его толкнули.
На нарах, в ногах сидел черный, источающий дым человек.
Пытается Василий отползти, да не может, тело парализовано.
Пытается слово сказать, а горло пересохло.
Вдруг вспыхнули вокруг темной фигуры языки пламени.
Встал Толя Колкин, осветившись с ног до головы огнем. Долетел тихий шепот.
– Как, я не очень жилистый был?
Василия сотрясло, будто схватился он за оголенные провода. Душа ведь во сне голая, без кожи, во сне ей больнее, чем в жизни.
Глаза Жукова залились пекучими слезами, горло прорвалось криком.
– Прости, прости меня, Толька, не хотел я тебя кушать! Сам не знаю, как это случилось! Помутнение нашло. Гуськов заставил! – и волком завыл, падая в ноги видению. – Я дру-у-у-уга жрал, нет мне прощения!
Василий проснулся от собственного крика. К глазам примерзли слезы.
Через щель приоткрытой двери сочился серый рассвет.
Гуськов спал на соседних нарах. Василий толкнул товарища в плечо.
– Вставай, Гришка! Эй! Гриш, дверь-то откр…
Слова обледенели на губах. На шконке вместо Гуськова лежал мертвый Гнашук.
ДАША ЖУКОВА
Крым. Голый шпиль
Чаир, в общей сложности, мы искали два дня. Я звонила деду, он давал подсказки. Место заросло шиповником, а от диких яблонь и слив почти ничего не осталось, нашли только старую алычу и грушу. Спас нас металлоискатель, такая длинная палка с ложем для локтя, а на конце двойное кольцо, соединенное тремя перепонками. Скворцов водил металлоискателем по кустам. Поначалу «прибор» ничего не показывал, тогда он принялся рубить лопаткой кусты вдоль скалы и прослушивать открывающиеся проходы. Работа реально тяжелая. К вечеру он прорубил в кустах целый лабиринт. Я стаскивала в кучу порубленные ветки, вся искололась. И вдруг, когда над горами уже стемнело, «прибор» сработал! Скворцов надел на меня наушники, и я услышала завывание автосигнализации. Нашли! Мы разбили палатку на полянке и завалились спать.
И вот теперь в эту палатку заглянул Дима Капранов.
«Мэй ай кам ин?» – игриво спросил он.
По его блудливой улыбке я догадалась, что у парня «нехорошие» намерения.
Я начала было рассказывать про погибшую партизанку, про деда, который завещал ее похоронить, но Дима, не слушая, завладел моими руками и притянул меня к себе. Я упиралась, он тянул, дышал водкой.
Я не привыкла к такому обращению и резко его оттолкнула.
– Ты че? – озлился Капранов. – Тогда зачем звала?
– Не за этим же!
– А зачем?
– Я рассказать хотела…
– Че ты тупишь… – он схватил и вывернул мою правую кисть. – У тебя мозоли свежие! Че, мертвых грабить пришла? Думаешь, у них защиты нет? Сколько раз было: задержим таких, трофеев полный рюкзак, а они штрафом отделываются! Нет, теперь мы вас сами будем судить и наказывать на месте преступления! Раздевайся!
Он повалил меня, сел сверху. Пахнущая костром ладонь зажала мне рот. Я впилась в нее зубами. Капранов ударил меня в лицо кулаком. Нос будто взорвался, их ноздрей горячо потекло. Он, видимо, сам не ожидал, что так получится, кинул мне майку – утрись!
Снова низко пролетел вертолет. Палатка задрожала под ветром. Согнувшись под брезентовым сводом, Капранов стягивал с себя спортивные штаны.
– Наши летают, – он мастурбировал вялый еще член. – Мы тут закон!
Я прогундосила в зажатый нос.
– Не трогай меня, пожалуйста… Я еще девочка…
– А я мальчик… – он толкнул меня и навалился сверху. – Не рыпайся!
НАД ФСБ
Москва. Наши дни
«…В ожидании суда военного трибунала Г. Гуськов бежал, убив часового, а также комиссара отряда тов. Лобова Н.Т., при этом отрезал последнему голову. Немецким командованием в Крыму за голову тов. Лобова Н.Т. была объявлена награда в 5 (пять) тысяч рейсхмарок. Есть все основания предполагать, что Гуськов переметнулся к врагу, отнеся голову тов. Лобова Н.Т.,
