Старый адмирал и несколько других государственных деятелей были названы мятежниками «ложными советниками» императора и стали целью покушений. Обер-камергер был известен своими высказываниями, что военные должны держаться вне политики; он был близок к императору, и к тому же он поддержал некоторые ограничения в области военно-морских вооружений.

В 1940 году этот «бывший морской офицер» был назначен заместителем главы Тайного совета Японии, а в августе 1944 года возглавил его, тем самым став одним из дзюсинов. Соглашаясь стать премьером, он знал, что рискует головой. Перспективы для него и его кабинета были мрачными: если союзники не объявят их военными преступниками, то обвинение будет выдвинуто со стороны недовольных «патриотов с двойным дном». Некоторые из сотрудников Судзуки испытали на себе гнев с обоих направлений. И старик вторично стал мишенью убийц.

Главной целью администрации Судзуки было завершить войну. Это было необходимо сделать. Император желал ее быстрейшего окончания. Влиятельные люди в бизнесе и аристократия видели единственную альтернативу полному краху. Народ тоже уже устал от беспрерывных, практически беспрепятственных бомбардировок, от продовольственного снабжения на грани выживания и прочих лишений. С армией все обстояло по-иному. Военные вели себя так, как будто победа была все еще возможна, и готовы были воевать еще десять или даже двадцать лет. И в качестве поддержки армия имела пять миллионов солдат.

В этих обстоятельствах временами философия даосизма даже поддерживала Судзуки. Но она также имела большие недостатки. Его вера в то, что можно общаться без слов, была по-своему замечательной, но разочаровывающей. Он был не одинок в подобном подходе. Так, император, наделяя Судзуки полномочиями премьер-министра, ничего не сказал о ключевом предмете. И Судзуки тоже не задал вопрос. Почему?

«Я понимал чувства Судзуки с самого первого дня его назначения, — скажет позднее Хирохито, — и я также был убежден, что Судзуки понимает мои чувства. Поэтому я не торопился тогда высказать свое пожелание о необходимости мира». Это было одной стороной происходивших событий. Другой аспект заключался в том, что каждый раз, когда император высказывал свои идеи, они интерпретировались искаженно его подчиненными, что приводило к досадным ситуациям. В этот раз его величество был убежден, что подобные утечки могли угрожать возможности добиться мира.

Судзуки понимал причину своих колебаний. «Когда неожиданно мне выпала такая судьба, — вспоминал старый политик позднее, — моим первым побуждением было закончить войну как можно скорее. Потому что я мог понимать все, о чем думает император, когда я встретился с ним сразу после моего назначения. Я понял, что он искренне хочет окончания войны и восстановления мира, даже если ничего не сказал мне об этом. Однако я не мог никого поставить об этом в известность, потому что, если хотя бы один человек узнал, что у меня есть такое намерение, это вызвало бы такое волнение, которое могло бы привести к бунту. Так что я не рассказал о моих чувствах даже Сакомидзу. Я просто ждал подходящей возможности, чтобы положить конец войне».

Итак, несмотря на то что целью премьера было добиться капитуляции, его первое обращение к согражданам оказалось призывом к решающей битве до конца, каким бы горьким он ни был. «Войну нужно продолжать, — призывал он, — и ее не остановит моя смерть».

В обращении к парламенту он назвал основные наиболее актуальные задачи Японии: «Нынешняя война, война за освобождение Азии, имеет целью нарушить планы наших врагов, Соединенных Штатов и Великобритании, обратить азиатские страны в своих рабов. Мы должны понять, что не только навсегда будет покончено со свободой различных наций в Восточной Азии, но и со справедливостью в мире, если мы потерпим поражение в этой войне…

В основе политики для Восточной Азии и мира лежит намерение создать эффективную систему безопасности для различных стран, защищающую их от угроз вторжения, и гарантировать им сосуществование и процветание в соответствие с принципами политического равенства, экономического сотрудничества и уважения культуры каждой страны».

Он также указал на основное препятствие на пути переговоров о капитуляции: «Народ Японии — верный слуга императорского трона. Японцы утратят смысл своего существования, если умалится роль национального государства [императорской системы правления]. Безоговорочная капитуляция, предложенная врагом, равносильна смерти всего стомиллионного народа Японии. У нас нет иного выхода, кроме как сражаться».

Затем он обрисовал в общих чертах главную задачу, стоявшую перед нацией, заявив следующее: «Если наше отечество станет полем битвы, то у нас будет более выгодная позиция и военные сплотятся в борьбе с врагом. У нас не будет проблем с передислокацией большого количества войск в любое важное для обороны место и с их снабжением. Боевые действия будут иметь иной характер в отличие от сражений, имевших место на островах Тихого океана. Мы сможем уничтожать вражеские силы. На этом этапе активной войны не будут гарантированы достаточные поставки продовольствия. Могут также быть нарушены пути снабжения. Более того, доставка боеприпасов будет затруднена… Откровенно говоря, нам надо будет приложить большие усилия в будущем. Основываясь на оценке внутреннего положения во вражеских странах и современного сложного международного положения, не могу не сказать, что кратчайший путь к нашей победе — это довести эту войну до конца.

Судзуки был мастером в софистике. Объясняя поражение в битве за Иводзиму, он выразился так: «Мы никогда не сможем представить себе, какой фатальный удар по психике врага нанес боевой дух японских солдат на Иводзиме и Окинаве. Если мы сравним этот шок, перенесенный противником, с нашими потерями на островах, мы можем сделать вывод — мы далеки от поражения в этой войне».

Его публичные заявления говорили только о необходимости продолжать войну. Но это было всего лишь поверхностным восприятием его намерений. Все объясняется тем, что бывший военный моряк следовал обычной японской практике харагэй («хара» означает «живот», «гэй» — «искусство»). По представлениям японцев, именно в области живота расположен источник духовной силы человека, и люди могут общаться, не прибегая к словам. Слова выступлений менее значимы, чем общий контекст его заявлений. В действительности они могут быть диаметрально противоположны подлинным намерениям оратора. Это исторически важный факт, свидетельствующий о древнем искусстве ведения беседы в Японии, традиция которого уходит в прошлое.

В Японии господствовал особый образ жизни. Семейная жизнь протекала в ограниченном перенаселенном пространстве, поэтому практически не существовало понятия «частная жизнь», не говоря уже об отдельных комнатах для каждого члена семьи. Один известный современный японский архитектор утверждает, что единственным убежищем для человека в доме была туалетная комната (бэндзё), где можно было выплакаться, дать выход своему отчаянию и своим самым интимным чувствам.

К