и открыть частную школу? На самом деле Институт Ослепительного Света был филиалом одного процветающего и очень популярного университета, основанного во Франции неким модным философом, которого мы можем обозначить лишь инициалами – чтобы нас не привлекли к судебному преследованию: BC, Би-си (не путать с английским выражением, означающим «до Христа», то есть «до нашей эры»). Еще будучи во Франции, мсье Жереми побывал в Нуармутье, где и находился этот университет. Мужчины крепко сдружились, и особенно объединил их факт трагической гибели возлюбленных. Би-си, по обыкновению скрытный и молчаливый, преображался, говоря о своей потерянной любви:

– Мы были с ней одно целое. Словно всегда смотрели в одну и ту же сторону… И даже улыбались одновременно. Да, мы вместе составляли одну и ту же личность.

Его жену сбил водитель-лихач, и она скончалась на месте вместе с их нерожденным ребенком. Би-си и мсье Жереми вместе задумали проект создания университета в Гваделупе, но не учли, что для достижения цели им понадобится лет восемь. В Институте Ослепительного Света было три вектора обучения: литература, гуманитарные науки, история. Лекции как таковые там не читались. Зато проводились конференции, коллоквиумы и семинары, которым придавали разнообразие знаменитости, приезжавшие из Франции, но чаще из Англии и США. Мсье Жереми носил лишь скромный титул «директора секции гуманитарных наук». Однако он прекрасно знал, что все происходящее в Институте находится под его ответственностью. Именно он взял в аренду старинную клинику доктора Фирмéна, заброшенную уже много лет. Именно он устроил в ней ремонт и придал шикарный вид, повесив на стену гордую табличку с названием: «Ослепительный Свет: Центр фундаментальных исследований». Мсье Жереми согласился дать наделавшее много шума интервью на независимой, либерального толка радиостанции. Это он давал добро на приглашение тех или иных преподавателей и выбор тем их выступлений: «Рабство как преступление перед человечеством», «Капитализм и рабство», «Чему служит литература», «Самосознание угнетенных народов», «Ужасы глобализации», «К освобождению человека». На первый взгляд роль Ивана в этой затее была ничтожна. Он должен был следить, чтобы необходимые преподавателям компакт- и блюрэй-диски были наготове к тому моменту, когда понадобятся. Еще он надзирал за всей территорией школы и заправлял бригадой уборщиц, вооруженных швабрами, которые не упускали случая пожаловаться, как все дорожает. Это было самое счастливое время в жизни Ивана. Мир на его глазах развалился и возник заново. Все сказки, мифы и химеры мигом улетучились. Он понял, что столетия власти империализма, несправедливости и произвола породили много зол, от которых мы страдаем и сегодня.

Однажды он вернулся в Ослиную Спину радостно возбужденный, говорливый. Взяв сестру за руку, он увлек ее в вихрь танцев – чарльстон, зажигательные буги-вуги – может, и старомодных, но дающих полное право на дикие движения и презабавные прыжки. У Ивана впервые в жизни завелись деньжата, и он буквально усыпал сестру подарками: воротник с вышивкой, креольские сережки… Но самой изумительной вещицей было кольцо, на внутренней стороне которого была выгравирована надпись ti amo.

Как прелестна была Ивана в этих украшениях! Она достигла того возраста, когда девочка превращается в юную женщину. Округлости ее щек, живота, ягодиц были совершенны, и вся она тянулась вверх, к самому небу, подобно резным статуэткам из Конго. Симона смотрела на нее с любовью, в которой сквозила непрошеная зависть: «А была ли я так же хороша в ее возрасте?»

Но что там. Майва отправила дочку на сбор тростника. Сегодня этот труд нельзя назвать каторжным – не то что в былые времена. Тростник срезают машины. Рубщицы в стеганых платьях, что столь дороги Жозефу Зобéлю[35], канули в прошлое. И все же полевые работы изнурительны. Несмотря на то что Симона выходила в поле в длинном балахоне из хлопка, ее ноги были покрыты шрамами, руки были исцарапанные, а их темная кожа вся потрескавшаяся.

С самого дня открытия Институт Ослепительного Света стал местом настоящего паломничества. Только за первый месяц, октябрь, в него записалось триста человек. Действительно, оплата за обучение была минимальной, а студентов принимали по оценкам в дипломе о среднем образовании. Институт быстро стал объектом яростных нападок. Как общественность может терпеть под своим носом этот оплот ненависти к метрополии, восклицали обеспеченные буржуа. Почему она позволяет преподавателям утверждать, что Крестовые походы были первыми шагами колонизации, что великий Наполеон был подлым рабовладельцем, что президент Республики[36], гордость нации, якшался с коллаборационистами!

Спусковым крючком травли послужила лекция самого Би-си, которую он приехал прочитать из Франции самолично. Она называлась «Психологические травмы угнетения». Учитывая его скандальную известность, Би-си пригласили выступить и на телевидении, в самый прайм-тайм. Он был красивый 50-летний мужчина. Тембр его голоса, наклон головы и особенно взгляд – все говорило о том, что он считает себя одним из выдающихся интеллектуалов планеты. Он спокойно объяснял, что режим подавления, который существовал на Антильских островах веками – он мог менять названия, но сущность его оставалась принципиально неизменной, – стал причиной необратимой травматизации психологии местных жителей. Если вдуматься, эти рассуждения были не более чем выжимкой из произведений Сезера («Это единственное крещение, которое я принял», – говорит раб, залитый кровью только что убитого хозяина в его романе «И собаки умолкли») и Франца Фанона. Однако в нашу эпоху подобные заявления рассматриваются как экстремистские. Так что не прошло и недели после отбытия Би-си обратно на частном самолете, как в Институт ворвался отряд местного спецназа в шлемах и армейских ботинках. Разогнав попавшихся на пути студентов, они вломились в кабинет мсье Жереми, центральное место в котором занимал гигантский портрет Мартина Лютера Кинга, и объявили ему, что Институт закрывается: таков приказ Министерства внутренних дел. Перед тем как покинуть здание, они опечатали там почти все помещения.

Возмущенные студенты организовали марш протеста и обратились ко всем партиям, и левым, и правым, с призывом тоже выйти на улицы против подобного вопиющего нарушения свободы слова. Но их не услышали. Лишь жалкая горстка мужчин и женщин собралась на площади Победы. Атмосфера страха на острове усиливалась. Поползли слухи, что с Мартиники и Гвианы прибыли дополнительные силы спецназа. Вот тогда мсье Жереми и покончил с собой. Зашел глубоко в заросли сахарного тростника и пустил себе пулю в лоб. Когда местные работники нашли его, труп был уже сильно обезображен стервятниками.

Как же похороны мсье Жереми отличались от погребения Маноло, случившегося всего несколько лет назад! На этот раз скорбящих было раз-два и обчелся: его старая мать, которая беспрерывно лила слезы и все причитала, мол, за какие грехи ей достался подобный сын; его