погиб­шего солдата должны получить около 14,8 млн рублей. Это не все: дети могут затем претендовать на пособие ( 2,8 тыс. рублей в месяц ), а вдова — на военную пен­сию ( от 21,4 тыс. рублей в месяц ) — однако мы не можем знать, сколько вре­мени они будут выплачиваться, поэтому ограничимся, например, тремя го­дами и ситуацией, когда у покойного осталась жена и один ребенок. Общая сумма выплат в этом случае повышается до 15,7 млн рублей. Другие выгоды (на­пример, 60%-ную компенсацию стоимости коммунальных платежей , льго­ты на проезд в транспорте и т. д.) мы учитывать не будем.

А теперь посмотрим на альтернативу — на жизнь, которая бы предстояла нашему герою, если бы Путин не начал «денацифицировать» братскую страну. Предположим, что человек отправился на войну в возрасте 35−40 лет из региона, который может выплатить в случае его смерти 1 млн рублей (таких в России большинство). Например, из Ива­новской области, где официальная средняя зарплата в конце 2022 года сос­тавляла  35 тыс. рублей (подобная же ситуация, замечу, характерна для Кост­ромской, Орловской, Тамбовской, Брянской, Псковской областей, всего Севе­рокавказского федерального округа и многих сибирских регионов, где сред­няя заплата не превышает 40 тыс. рублей в месяц). Так как под мобилизацию попадали мужчины, зарплата которых в среднем по стране превышают  жен­скую на 28%, пусть наш солдат получал на «гражданке» 40−42 тыс. рублей. В этом случае все указанные выше выплаты будут равняться его зарплате за 31 год (на самом деле за бóльший срок, так как с зарплаты гражданину при­дется заплатить НДФЛ) — и это означает только одно: если человек уйдет на войну и погибнет в 30−35 лет (а это самый здоровый и активный возраст), его смерть станет эко­номи­чески выгоднее его предстоящей жизни . Иначе говоря, путинский режим не про­сто героизирует и прославляет смерть, но и делает ее рациональным выбо­ром. Для сравнения: в странах, где власть и общество направ­ляют свои ос­нов­ные усилия на улучшение жизни своих граждан, смерть сол­дата оценивается в средний доход жителя страны за 2−3 года (в США, напри­мер, вдова получит  единовременную компенсацию в 100 тыс. долларов).

Все сказанное выше относится только к военнослужащим Вооруженных Сил Российской Федерации и Росгвардии, но выплаты осуществляются также и в пользу родственников лиц, имевших контракт с той же «Группой Ваг­нера» (в этом случае речь идет о меньших суммах — распространены сообщения  о выда­че 5 млн рублей, причем всегда в наличной форме). Иначе говоря, в России «покупка жизни» поставлена на поток и вопрос состоит только в том, действительно ли компенсация средней зар­платы за всю предстоящую трудовую жизнь является «равновесной» суммой или властям придется ее повышать. Последняя перспектива каже­тся довольно отдаленной, так как условия и так выглядят привлекательными, но важно другое: в российскую армию вливаются и будут вливаться гражда­не из относительно бедных регионов, причем в основном получающие низ­кие доходы даже по местным меркам. Соответственно, прошедшая все тя­готы службы масса военнослужащих будет существенно отличаться даже от среднего россиянина, а стремление устроить очередной «победоносный» поход будет только расти.

Между тем российские власти не рассматривают этот фактор в качестве риска. Напротив, они настоятельно стремятся сделать нынешнюю практику нормой, обеспечивая все большие льготы для военнослужащих. Так, например, объявлено, что не только государственные выплаты, но и любая по­мощь мобилизованным, откуда бы она ни исходила, не облагается НДФЛ , а по­лу­ченные «гробовые» не включаются  в конкурсную массу в случае банкротства лица, которому они выплачены. Парадоксально, но Кремль всерьез рассчи­тывает на позитивный экономический эффект от создания высокооплачива­емой контрактной армии: если исходить из численности мобилизованных и контрактников в 400−450 тыс. человек, то их минимальное суммарное денеж­ное довольствие составит около 1 трлн рублей в год; приблизительно такую же сумму государству придется выделить на компенсации убитым и ране­ным, даже если таковых за год наберется 50 и 100 тыс. человек. Данные суммы составляют почти 10% расходов довоенного федерального бюджета, и некоторые уже предсказывают  появление социальной группы «молодых богатых» и даже строят планы на то, как их деньги бу­­­дут способствовать реализации долгосрочных инвестиционных программ. В общем, «смертономика» становится своего рода новой нормой для власти и обслуживающих ее интересы экономистов.

Конечно, делать далекоидущие выводы на основании всего полутора лет войны было бы преждевременно — пусть даже история показывает,