и уклоняться от встреч с Штёбе. Для поддержания с ним более устойчивой и регулярной связи РУ КА в октябре 1942 г. выбросило на парашюте под Прагой своего агента Г. Кёнена, откуда он прибыл в Берлин и явился на квартиру Штёбе. Здесь он угодил в засаду. Из документов, найденных при обыске Кёнена следовало, что целью его командировки в Берлин был Шелиа. Последний был арестован 29 октября 1942 г.[123]

Арест в сентябре 1942 г. А. Хесслера и его напарника Р. Барта в октябре 1942 г. привел к перехвату радиоканалов связи Центра с Берлином и в результате радиоигры с Москвой гестапо вышло на след Г.-Г. Куммерова, инженера, помощника директора фабрики «Лёве-радио АГ» и Э. Томфора, директора фабрики «Лёве-радио АГ». Оба были арестованы в ноябре 1942 г. и подвергнуты пыткам. Особенно изощренные измывательства перенес Куммеров[124].

В декабре 1942 г. в Париже был арестован Г. Робинсон – коммунист, связанный с РУ КА. Его задержание произвело парижское отделение зондеркоманды «Красная капелла». Прямого отношения к берлинской группе Харнака – Шульце-Бойзена он не имел. Жена Робинсона – К. Шабель, член берлинской антифашистской группы, коммунистка, работница завод «АЭГ» в Хеннингсдорфе была арестована 18 октября 1942 г.[125]

К концу сентября 1942 г. было арестовано в Берлине 70 антфашистов, а к концу октября – около 100, т. е. около половины членов группы. Следовательно, несмотря на огромные силы, брошенные нацистами на разгром «Красной капеллы», арестовать всех участников антифашистского Сопротивления в Германии так и не удалось. Это признавал в частности Шелленберг.

Зондеркоманда «Красная капелла» действовала до 13 мая 1943 г., а вплоть до 16 февраля 1945 г. гестапо шло по следу антифашистов[126]. В деле «Красной капеллы» было много обвиняемых и почти отсутствовали свидетели. Гестаповское следствие пошло на подлог. Оно разбило общее дело на многочисленные подпроцессы, в каждом из которых участвовали шесть обвиняемых. Показания одних обвиняемых использовались как обвинение против других задержанных антифашистов[127].

Арестованные противопоставили гестапо свою тактику. Харнак старался взять большую часть вины на себя, так как это он вовлек друзей-единомышленников в борьбу против фашистского режима[128]. Шульце-Бойзен различными способами стремился затянуть процесс. Он хорошо был осведомлен о группе Гёрделера, готовившейся выступить против Гитлера. Об этих заговорщиках Харро не обмолвился не единым словом, но до их выступления не дожил, как и большинство членов берлинской антифашистской организации[129].

Приговоры осужденным утверждал Гитлер, его решение скреплял своей подписью начальник штаба ОКВ фельдмаршал Кейтель.

Из 130 человек, представших перед военно-полевым судом, 49 были обсуждены на смертную казнь: мужчины через повешение, женщины к гильотинированию. 3 человека покончили самоубийством в ходе следствия, остальные были осуждены к различным срокам каторги и тюрьмы[130]. Внешняя разведка до настоящего времени не располагает полными и достоверными данными о судьбе каждого члена организации Харнака – Шульце-Бойзена.

В 1969 г. Указом Президиума Верховного Совета СССР № 42 за вклад в разгром немецкого фашизма, оказанную Советской Армии помощь и личное мужество были отмечены высокими наградами Советского Союза 32 немецких антифашиста, в большинстве посмертно. В частности, орденом Красного Знамени были удостоены доктор Арвид Харнак, Харро Шульце-Бойзен, доктор Адам Кукхоф, Ильзе Штёбе, доктор Ганс-Генрих Куммеров, Герхард Кегель, Рашель Дюбендёрфер, Курт Фишер, Рут Фишер (Вернер)[131].

Борис Хавкин

Вилли Леман – советский разведчик в гестапо

В центре снятого в 1972 г. режиссером Татьяной Лиозновой по роману Юлиана Семенова и до сих пор популярного в России 12-серийного телевизионного художественного фильма «Семнадцать мгновений весны» образ советского разведчика Максима Исаева, под именем штандартенфюрера СС (звание соответствует армейскому полковнику) Макса Отто фон Штирлица служившего в VI управлении Главного управления имперской безопасности (РСХА) – внешней разведке СД, руководимой бригадефюрером СС (т. е. по-армейски – генерал-майором) В. Шелленбергом. С тех пор прошло уже 35 лет, но тема «Штирлица» остается одной из излюбленных в российской литературе об истории разведки[132].

Разумеется, русского по происхождению и выдававшего себя за немца советского разведчика-нелегала, внедренного в аппарат эсесовских спецслужб, быть не могло, как говорится, «по определению»: при вступлении в СС требовалось документально подтвердить «арийское» происхождение с 1750 г., иметь безупречную характеристику местной ячейки нацистской партии (НСДАП) и рекомендации двух поручителей, а также постоянно жить на одном месте не менее пяти лет[133]. Офицер СС, в отличие от холостяка Штирлица, должен был к 35 годам непременно жениться на «чистокровной арийке», чтобы произвести на свет «расово полноценное» потомство. К тому же Штирлиц, как всякий образованный немец, должен был не только свободно владеть немецким литературным языком, но и, как выходец из определенной германской земли, знать «родной» диалект.

Однако у вымышленного Исаева-Штирлица есть реальный исторический прототип. Когда в конце 1960-х – начале 1970-х годов писатель Юлиан Семенов работал над своим знаменитым произведением, он прочитал опубликованные на Западе, но не известные тогда в СССР воспоминания Шелленберга[134], в которых рассказывается история немецкого полицейского чиновника «инспектора Л.» – Вилли Лемана, сотрудничавшего с разведкой русских.

Криминал-инспектор Вилли Леман – чуть выше среднего роста, голубоглазый, с приплюснутым носом, почти круглой лысой головой, уже немолодой, но, несмотря на диабет и болезнь почек, энергичный и добродушный толстяк, которого коллеги попросту звали «дядюшка Вилли», внешне мало походил на Штирлица. «Дядюшка Вилли» вел жизнь обыкновенного бюргера: был скромным и аккуратным, исправно ходил на службу, бережно относился к деньгам, любил свою жену Марту, с которой счастливо прожил более четверти века. Одно лишь огорчало супругов Леман: их брак был бездетным. В 30-е годы Марта получила в наследство гостиницу и небольшой ресторан на узловой железнодорожной станции в Силезии, куда супруги намеревались переселиться после выхода Вилли на пенсию.

Однако этот «добродушный дядюшка» поставлял советской разведке самые секретные документы из берлинской штаб-квартиры РСХА, что находилась на улице Принца Альбрехта в доме № 8[135]. Леман до сих пор считается одним из наиболее значительных советских агентов, действовавших накануне и во время Второй мировой войны. Это был единственный агент разведки Наркомата внутренних дел – Наркомата госбезопасности СССР (НКВД-НКГБ) – кадровый офицер-контрразведчик германской тайной государственной полиции (гестапо – IV управления РСХА)[136].

«Леман в годы войны был единственным офицером гестапо, сотрудничавшим с нами», – признавал генерал-лейтенант П. А. Судоплатов, бывший во время войны начальником разведывательно-диверсионного управления НКВД-НКГБ. Леман «снабжал нас исключительно важной информацией. Он передавал нам в 1935–1941 годах важнейшие материалы о разработках гестапо по внедрению агентуры в среду русских эмигрантов и в коммунистическое подполье. От Лемана мы также узнали, какие источники польской контрразведки были перевербованы и использовались немцами после разоблачения в 1936 году в Берлине польского резидента