в его глазах. Ничего не ранило его сердце и не колебало мысли. Появилась возможность взглянуть на мир по-другому. Общение без страха внезапно превратилось в удовольствие. Делиться мыслями без постоянного опасения наказания или позора за сказанные слова было приятно и полезно. Весь мир разом просветлел, стоило только изгнать ужас и стыд из своей головы. Лапы Антонио словно налились невиданной ранее силой, а мысли стали чёткими и ясными. Жить по-другому, вернуться к прежнему — было теперь хуже смерти. Наконец-то Антонио ощущал себя так, как, видимо, заложено самой природой в живых существах. Ты жив и радуешься своему существованию без оговорок и допущений. Ничто не омрачает твоё путешествие, есть только ты и открытый дозволенный для тебя мир. Это ощущение силы, ощущение контроля и власти над происходящим. Антонио был уверен, что именно ради этого состояния безмятежности и происходят многие старания, производимые всяким живым существом от тли до тигра. Всё живое стремится к силе, обеспечивающей победу над обстоятельствами, будь то направленная враждебная воля или бесстрастный рок судьбы. Такая великая сила была лишь у огня, а теперь малая искра её имелась и у Антонио. Немилосердный бог мудро одарил своего претендента, вознеся того на новые высоты, лишь приоткрыв завесу могущества. И если ради этого пришлось пожертвовать одним-единственным соплеменником — невелика цена.

Стая заметила изменение личности Антонио, но не слишком отреагировала на это. Все были озабочены внезапным исчезновением Хосе, ведь тот считался недостаточно взрослым, чтобы уйти в свободное плавание, к тому же никогда не изъявлял подобного желания.

— Боюсь, что Хосе встретил на своём пути клыки хищника, — сказал Амадей, который возглавлял поиски пропавшего.

Он пришёл к водоёму освежиться и нашёл там Антонио, блаженно сидящего на солнцепеке.

— Может и так, — безразлично отозвался Антонио.

Он старался не думать о несчастном. Ему, конечно, было жаль его, но огонь не щадит слабаков, а жалость — это слабость.

— Думал, ты больше будешь переживать за друга, — сказал Амадей.

— Смерть неумолима и ждёт каждого. К тому же я надеюсь, что паренёк просто пустился навстречу приключениям.

— Он казался очень странным в последнее время, — сказал, словно между прочим, Амадей, внимательно разглядывая брата.

— Вот именно.

— Ты тоже стал необычно себя вести с тех пор, как Хосе пропал.

— Думаешь, стоит мне начать беспокоиться за себя? — с усмешкой спросил Антонио.

Присутствие Амадея его больше не бесило, как бывало раньше, а веселило. Он казался Антонио совсем мелким суетливым жуком, вообразившим о себе слишком много.

— Думаю, что нет. Ты выглядишь гораздо увереннее, словно бы тебя вообще ничем не сломить. — Амадей сделал паузу, вглядываясь в холодные глаза брата. — Словно бы ты перешёл черту, после которой всё прочее перестаёт пугать.

Взгляд Антонио всё же невольно дрогнул после этих слов, что не укрылось от Амадея.

— Я совершенно перестал понимать, о чём ты говоришь, братец. По-моему это ты ведёшь себя странно — говоришь недомолвками и пространными фразами.

Амадей, кажется, уже выяснил для себя, что хотел.

— Ты один из самцов, кто не принял участие в поисках Хосе, — сказал он прямо.

Антонио ничего не ответил. Вместо этого он встал и повернулся спиной к брату, показывая, что сейчас уйдёт.

— Не поворачивайся ко мне спиной, когда я говорю с тобой! — рыкнул Амадей и, схватив Антонио за плечи, с силой развернул его.

Вновь перед глазами Антонио мелькнул знакомый образ отца, внезапно помолодевшего вдвое. Но отходчивый Амадей в этот раз не собирался успокаиваться.

— Что с тобой, брат? Что произошло с Хосе? Я знаю, что ты в этом как-то замешан.

Впервые в жизни Антонио овладела ярость, а не страх. Он не испугался грозного оскала Амадея, а лишь взбесился от бесцеремонности поведения. Его глаза налились кровью, и он был готов вцепиться клыками брату в горло, но чёткое осознание своего бесстрашия приятной волной обдало с ног до головы, разом сняв агрессию. Как долго он ждал этого, как упоительно казалось ощущение храбрости. Антонио улыбался и смотрел куда-то сквозь Амадея.

— Огонь разгорается во мне… — пробормотал Антонио.

Вероятно, вид Антонио не на шутку смутил Амадея. Он разом утратил пыл и растерянно глядел на брата.

— Я пытался тебя образумить, чудак. Но больше я не стану тебе помогать. Катись к дьяволу.

Амадей быстро исчез среди ветвей деревьев. Глаза Антонио блестели от радости, а улыбка превратилась в оскал. Огонь одарил его силой и наделил бесстрашием. Огонь желал, чтобы Антонио разгорался вверх и вширь, подобно самому пламени. Довольно бездействия! Довольно сдерживать себя в угоду непонятным и унизительным законам их общества! Они привыкли помыкать слабой плотью и попёртым духом Антонио, но им неведомо, что того Антонио уже нет — он умер вместе с Хосе и, возможно, даже вместо него. Именно! Внезапное откровение осенило Антонио. То была лишь инициация. Сам Немилосердный явился перед ним в понятном его глазам образе и одарил частичкой себя.

Антонио от души засмеялся. От избытка чувств он принялся рвать траву под ногами и вскидывать над головой. Хосе не умер! Умер страх! Испарилась слабость, сгинуло уныние. Сталась сила и уверенность. Наконец-то сны Антонио станут явью. Он займёт предназначенное место на троне — именно то, что он всегда подспудно чувствовал, и от несоответствия с чем мучился так долго. И кто не бежит и не преклонится перед огнём, тому суждено будет сгореть заживо. И не будет ни милосердия, ни сожалений.

* * *

Антонио очень быстро овладел магией шеста. Он спускался к деревне и подолгу следил за теми людьми, у кого имелось оружие огня. Все оказалось просто — не требовалось ни заговоров, ни ритуалов. Стоило совершить несколько механических движений на подвижных деталях, и после зажатия специального крючка огонь вырывался из недр шеста, где он жил. Антонио поражался, насколько удобно и хитро придумано оружие огня. Ни одно другое живое существо, кроме людей и обезьян, не смогло бы им пользоваться. Форма и исполнение были естественны для его лап, словно бы тот, кто создал этот инструмент, создавал его именно для Антонио. Этот факт в очередной раз утвердил в нём веру в избранность перед высшими силами. Для Антонио всё было прозрачно: обезьяны — дети ревнивого огня. И новое время начнётся с Антонио — он будет пророком огня и поведёт своих неразумных сородичей в новую эру, где обезьяна станет столь велика, что всё живое прогнётся под её стопой, и весь мир станет её владениями. Природа станет у обезьяны в услужении. От одной прихоти будут срываться горы, и реки