Шрифт:
Закладка:
Возникает молчание. Я все жду, что Соболев пойдет на урок, а он все не уходит, продолжая стоять на лестнице рядом со мной.
— Пойдем, — бросаю ему и тороплюсь спуститься по ступенькам.
На урок истории мы заходим с десятиминутным опозданием. Извинившись, проходим к своим партам. Я чувствую на себе недоуменные взгляды одноклассников, но старательно делаю вид, что не замечаю их. Достаю из сумки учебник, тетрадь и пенал. Открываю нужную страницу и пытаюсь начать читать новый параграф, но тяжелое и недовольное дыхание Лили над ухом мешает сконцентрироваться.
— Где ты с ним пропадала? — шипит.
— Обсуждала проект по культурологии.
— Ну-ну.
Мне хочется психануть и выкрикнуть подруге, что это не ее дело. Но вместо этого я всего лишь демонстративно отодвигаюсь от нее подальше на стуле. Когда звенит звонок на перемену, Лиля тут же складывает свои вещи в сумку и спешит покинуть кабинет. А когда я захожу на английский, она уже сидит за своей прежней партой вместе с Вовой.
И вот за что она на меня обиделась?
Впрочем, мне сейчас не до Лили. Мой затылок помнит дыхание Соболева, а талия помнит его руки. Он меня… обнимал. Крепко так к себе прижимая. И нюхал. Зарылся лицом в распущенные волосы и водил носом вверх-вниз. Какая жалость, что у меня сегодня чистая голова. Не надо было вчера ее мыть.
А сейчас новенький сидит с Полежаевой. Она уселась к нему за мою прежнюю парту. Прямо на мое место. Вместо того, чтобы слушать англичанку, они переговариваются.
Мне становится противно. До ужаса неприятно от поведения новенького. Сначала он флиртует с Полежаевой, потом зажимает меня, потом снова флиртует с Полежаевой. Еще пишет мне вечерами. Интересно, он переписывается с нами обеими одновременно? Как только сдадим проект, добавлю его везде в черные списки.
После шестого урока я направляюсь в кабинет, в котором у нас проходит книжный клуб. Это кружок для любителей литературы. Он раз в неделю, посещение по желанию. Стабильно ходят человек шесть-семь из разных классов, которые планируют сдавать ЕГЭ по литературе. Кружок ведет не учитель литературы, а приглашенный филолог из МГУ. На самом деле это просто мамина близкая подруга тетя Тоня. Но в стенах школы я называю ее Антониной Павловной.
Я буду сдавать ЕГЭ по литературе и поступать на филфак МГУ. Интуиция подсказывает мне, что профессия филолога по большей части бесполезная, и, скорее всего, в будущем меня ждет должность школьного учителя по русскому языку и литературе, но я не хочу загадывать так далеко.
Просто я очень люблю читать книги. Мои самые близкие друзья — Лиля, Ульяна, Вова, Сережа и Никита — любовь к чтению не разделяют, поэтому мне особо не с кем поделиться впечатлениями от прочитанного. А иногда так хочется обсудить интересную книгу. Книжный клуб в этом плане очень спасает.
Я прихожу первой. Здесь, как в клубе анонимных алкоголиков, что показывают в американских фильмах, стулья стоят кружком. Я занимаю свое место напротив Антонины Павловны. Заходит девочка из параллельного класса — Аня. Затем две девятиклассницы Оля и Неля, десятиклассник Вадим и восьмиклассник Антон. Все в сборе, в общем-то.
Открывается дверь и входит Антонина Павловна, а следом за ней…
Нет, ну он издевается надо мной!
— Ребята, добрый день, — радостно щебечет тетя Тоня. — А в нашем клубе новенький! Знакомьтесь, Дима Соболев.
— Ребята, добрый день, — радостно щебечет тетя Тоня. — А в нашем клубе новенький! Знакомьтесь, Дима Соболев.
Девятиклассницы уже вовсю ему улыбаются. Сам Соболев же не сводит озорного взгляда с меня.
— Ставь стул в круг и присаживайся. Ты прочитал «Дубровского»?
— Конечно, — Соболев берет свободный стул и ставит его рядом с Антониной Павловной, так что оказывается напротив меня.
Мое настроение стремится к отрицательной отметке. Я опускаю взгляд на свои ноги и принимаюсь рассматривать потертости на джинсах.
— Итак, — вступает Антонина Павловна. — «Дубровский». Неоконченный и не отредактированный для печати роман Александра Пушкина. Александр Сергеевич даже не успел дать роману название. В рукописи вместо названия стояла дата начала работы над произведением — 21 октября 1832 года. Название «Дубровский» было дано издателями в 1841 году, спустя четыре года после смерти Пушкина. О чем повествует роман?
Первой руку поднимает Аня из параллельного.
— Да, Аня?
— Роман повествует о любви Дубровского и Маши.
Антонина Павловна кивает.
— А еще? О чем еще этот роман?
Руку тянет Вадим.
— Да?
— О том, что один помещик поругался с другим.
— Ребята, ну это все очевидные вещи, — сетует Антонина Павловна. — Подумайте глубже. О чем писал Пушкин?
Поднимаю руку.
— Да, Соня?
— Я думаю, это произведение о приверженности своему слову, — тихо говорю, продолжая рассматривать свои джинсы. Я не поднимаю взгляда на Антонину Павловну, чтобы не видеть сидящего по правую руку от нее Соболева. — Это как в «Евгении Онегине» Татьяна Ларина сказала Онегину: «Я другому отдана и буду век ему верна». Так и тут. Маша обвенчалась с Верейским, и как бы ей ни был противен старый муж и как бы сильно она ни любила Дубровского, она дала слово в церкви и не собиралась его нарушать. Это произведение о преданности своему слову, о выборе и о готовности нести последствия своего выбора.
На пару секунд возникает молчание.
— Я не согласен, — объявляет Соболев.
Его самоуверенный тон заставляет меня резко поднять голову, о чем я тут же жалею. Новенький сидит в расслабленной манере, скрестив на груди руки, и не сводит с меня взгляда.
— Так, Дмитрий, обоснуй, — просит Антона Павловна.
— Я считаю, что «Дубровский» — это обличительное произведение о процветающей коррупции и продажных судах. Это произведение о том, что у кого есть деньги, тот и прав, а у кого их нет, тот всегда крайний. Помещик Троекуров подкупил судью и незаконно отсудил у Дубровского его имение, землю и крестьян. То есть, богатый Троекуров просто дал взятку и выиграл суд. А зная, что Александр Сергеевич Пушкин был оппозиционером и имел активную гражданскую позицию, выступал против императора, дружил с декабристами, то ни о какой любви, ни о каком выборе Пушкин никогда не писал. Пушкин обличал власть, писал о ее произволе и вседозволенности. Самое интересное, что прошло почти двести лет, а в России ничего не изменилось. Сейчас тоже можно дать взятку судье и выиграть процесс.
Если весь монолог Соболева я слушала спокойно, то его последние слова тут же пробудили во мне волну возмущения.
Вообще-то, мой папа — судья!
— Во-первых, не все судьи берут взятки, — чеканю. — Во-вторых, Пушкин писал о любви, а не о политике!
